– Наверное, мне следовало сразу тебе сказать.
Не сразу мне удалось поймать ее взгляд.
– Нам всем следовало сделать много всего…
Она села на кровати, покачнулась.
– Помоги мне дойти до ванной, ладно?
Поддерживая Томми под мышки, я подвел ее к раковине и, пока она обеими руками держала щетку, выдавил на нее немного зубной пасты. Потом я опустил крышку унитаза, чтобы Томми могла чистить зубы сидя. Когда она сплюнула в раковину, пена была в основном красного цвета.
– Если бы моя жизнь по-прежнему была фильмом, эту ее часть наверняка выбросили бы при монтаже, – заметила Томми, разглядывая себя в зеркале. – Мы были временными героями в бесконечной мыльной опере, – добавила она. – Актерский состав все время меняется, но сюжет – очень редко. Почти никогда.
Поднявшись, она обняла меня за шею, словно собираясь с силами и пытаясь взять себя в руки. Она повисла на мне всей тяжестью, и я уже собирался отнести ее обратно в постель, когда Томми вдруг сказала одну вещь, задуматься о которой мне помешали мой собственный эгоизм и слепая жалость.
– Знаешь, ты вовсе не единственный человек с пустотой в сердце. С девчонками это тоже случается, просто эту пустоту мы и вы заполняем по-разному.
Она вытерла глаза, потом взяла мое лицо в ладони и попыталась улыбнуться.
– Все-таки в моем положении есть свои плюсы, – сказала Томми. – Как бы я ни старалась, я все равно не смогу располнеть, а значит – теперь я могу есть все что захочу и сколько захочу. Например, сейчас мне хочется шоколада…
* * *
Иногда мне снится, что я снова застрял в кипарисовом пне. Мутная вода заливает меня с головой, я задыхаюсь, мои легкие пылают от недостатка воздуха, но дяди все нет и нет, и ни одна машина не сворачивает с шоссе на нашу подъездную дорожку. За мгновение до того, как окончательно провалиться во мрак небытия, я просыпаюсь и долго лежу, тяжело дыша и обливаясь потом, не в силах разжать пальцы, сжимающие деревянное изголовье кровати. Страх понемногу отступает, и я начинаю замечать, что вода больше не грозит захлестнуть, утащить меня на дно и что врывающийся мне в горло ночной воздух свеж и приятен. До самого утра я лежу и просто дышу, наполняя легкие живительным кислородом, и все-таки он уже не так сладок, как тот самый первый вдох, который я делаю, едва вынырнув из воды на поверхность.
Сейчас я прижался лбом ко лбу Томми и увидел черную воду, которая заливала ее с головой, почувствовал, как уходит у нее из-под ног последняя опора, и она начинает соскальзывать вниз, где нет ничего, кроме черноты.
Наконец она пришла в себя настолько, что смогла – с моей помощью – спуститься с лестницы. Через двор я вел ее под руку, чувствуя, с какой осторожностью она движется, как тщательно выверяет каждый следующий шаг.