Тут дядя шмыгнул носом и, отвернувшись, некоторое время смотрел на зеленеющее позади него пастбище. Наконец он достал носовой платок, высморкался и продолжил, положив ладонь на гроб:
– Томми ушла… уехала в Калифорнию, когда ей было всего двадцать. Она пыталась убежать от собственных демонов, которых у нее было немало… гораздо больше, чем должно быть у столь молодой и красивой девушки. Я старался… – дядя посмотрел на нас с тетей Лорной, – мы все старались помочь ей в ее борьбе с тем, что не давало ей покоя, но… – Не договорив, он посмотрел на свои мозолистые, покрытые шрамами руки. – Я по профессии кузнец, подковываю лошадей. Нам, ковалям, достаточно просто взглянуть на лошадиную подкову, чтобы узнать все о характере лошади, о ее повадках, о том, насколько быстро она может скакать. Точно так же мы можем узнать все и о людях. Наша обувь… она не лжет, точно так же, как не лгут лошадиные подковы. Вчера мы с женой укладывали вещи Томми, и я взглянул на ее кроссовки… Это были самые обычные кроссовки, но их пятки были так сильно стесаны, что казалось просто невероятным, как человек такого веса и сложения, как наша Томми, может до такой степени сносить в общем-то довольно прочную подошву. Но на самом деле ничего удивительного тут нет. Томми шла по жизни легкой, летящей походкой, но на плечах она несла тяжесть всего мира.
Повернувшись к гробу, дядя попытался обратиться к самой Томми, но голос снова его подвел. Некоторое время он молчал, глядя в сторону пастбища, где вдали виднелись самые высокие деревья Святилища.
– Я… я никак не могу разобраться в этой жизни, – проговорил он наконец. – Я знавал и подъемы, и падения. Можно даже сказать, что падений было больше, но… – Дядя покачал головой. – В общем, я давно перестал роптать на Господа, потому что, как мне кажется, Он тоже знает, что такое настоящая боль. Поэтому, когда становилось совсем худо и мне начинало казаться, будто я опустился на самое дно, я каждый раз отправлялся туда… – Дядя кивнул в сторону Святилища. – Господь знает, я бывал там не раз и не два, а много, много раз. И каждый раз это помогало мне… жить дальше…
Дядя Уилли говорил, а я вдруг поймал себя на том, что напеваю про себя строки из песни Вилли Нельсона «…Так оставь же меня, улетай, если надо, я тебя все равно не забуду…» и что по моему лицу текут слезы. Вилли Нельсон сказал все правильно, выразил то, что было у меня на сердце. Ангел побывал на земле, но снова улетел в небо… Я смахнул слезы рукой, но тут Мэнди тепло обняла меня за плечи, и слезы потекли с новой силой.