Дядя не обратил на нее внимания.
– Когда меня привезли на опознание в морг и отдернули простыню, я сразу понял, что это не он – не мой сын… Этот несчастный парнишка действительно был на него похож, причем очень похож, но, даже несмотря на страшные ожоги, я был абсолютно уверен, что это не может быть мой сын.
– Почему ты был уверен?
Дядя широко улыбнулся.
– По ушам. У этого парня были округлые, выделенные мочки ушей, а у моего сына – сросшиеся.
Мэнди пристально посмотрела на меня, потом на него. Майки поднял обе руки и принялся ощупывать свои уши.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я. Я действительно не понимал.
Дядя взялся двумя пальцами за свое собственное ухо и слегка оттянул.
– Смотри. Выделенные мочки как бы болтаются, а сросшиеся переходят непосредственно в линию подбородка. Ну, примерно, как ручка кофейника…
– Тогда… тогда чье это было тело?
– Да откуда мне знать? – Дядя пожал плечами. – Я знал об этом парне только одно – я его не убивал. А самое главное, раз это был чужой ребенок, значит, я мог надеяться, что мой собственный сын еще жив.
Я вспомнил, как беседовал с водителем тюремного грузовика, который вез дядю в тюрьму после похорон. Он сказал мне, что дядя был тогда как будто немного не в себе, но особо опечаленным не выглядел. И он не плакал. Ни тогда, ни потом я так и не понял, что означает это отсутствие слез. Тот дядя, которого я знал, рыдал бы по своему погибшему сыну в три ручья.
– Почему же ты никому ничего не сказал?
– А зачем? – Дядя посмотрел на меня так, словно разговаривал с умственно отсталым ребенком. – Чего бы я этим добился? Да, мне было жаль и погибшего паренька, и тех, кто мог его разыскивать, но, немного поразмыслив, я решил, что у него вряд ли остались родственники. Я сразу догадался, что умер он задолго до того, как его пытались сжечь, но говорить об этом не стал. Если бы я проболтался, тот, кто похитил моего сына, сразу бы понял: я знаю, что тело в морге не имеет ко мне никакого отношения. И наоборот – если мой сын был еще жив, мое молчание могло помочь ему уцелеть.
Я покачал головой.
– А что, если… что, если твой сын жив до сих пор?
– Он жив, – ответил дядя без малейшего сомнения в голосе.
– Где же он? И почему ты до сих пор не забрал его к себе? Ведь ему, наверное, больше ничто не угрожает.
Дядя посмотрел на Лорну, на Мэнди, на меня.
– Я забрал его к себе.
Тысячи вопросов закружились в моей голове.
– А как же… как же записка с требованием выкупа? Разве она была поддельной?
Дядя кивнул и улыбнулся.
– Начинаешь соображать.
– Но… как ты узнал?
– Все свое детство я провел, играя в карты с моим старшим братом. И я всегда знал, когда он блефует или собирается сблефовать.