«Уж не краденое ли они там втроем теперь перешивают», – мелькнула мысль. Он поднял камешек, хотел легонько бросить Паше в окно. Но тут свет погас.
* * *
Дежурный по вокзалу не любил ночные погрузки. Летом, впрочем, пока стоят белые ночи, еще ничего. Меньше суеты, в людях словно еще сохраняется дневная сноровка.
Но уже и белая ночь погасла. Съежилась до тоненькой светлой полоски на горизонте. Ночь уже была самая настоящая, темная. От фонарей остроухие тени на вагонах казались еще причудливее. Одна за другой восходили, токая, гулко постукивая по деревянному накату, – в вагон. Остроухие тени шли по стенке вагона и пропадали в черном проеме. Они казались рогатыми.
– Тьфу, дьяволы, – дежурный сплюнул.
– Иди-иди, папаша, не глазей. Чеши мимо, – без злобы посоветовал ему часовой.
Злоба часовому не требовалась. В руках у него была винтовка.
Дежурный хотел отбрить, что, мол, ему и глазеть-то неча. Без сопливых он все тут знает. Побольше некоторых. И номер пути. И размер состава. И даже направление – Новочеркасск.
Но грохот оборвал его мысли. Грохот и странный вскрик. Часовые обернулись, с вышколенной, бессознательной четкостью заодно оттесняя зеваку. Закрывая собой обзор.
У вагона суетились люди. Слышался храп. Нечеловеческий. «Отойди, отойди, зашибет!» «Кого? Ты глянь», – переговаривались голоса. Вместо деревянного настила торчали задравшиеся доски.
– Сука! Кто не скрепил помост, а? Сука! – допытывался голос. Ярость в нем мешалась с отчаянием.
– Так велели побыстрее. Вот и побыстрее! – Оправдание в другом голосе было окрашено виной и досадой.
Храп перешел в хрип.
– Ах ты… Мать твою… Сломал.
Вопроса дежурный не расслышал: далеко. Донесся ответ:
– Да точно. С-с-суки. Что я – не знаю. Сломал. Загубили.
– Дайте.
– Гляньте сами.
– Нельзя так оставлять.
Неуверенное бормотание.
– Панкратов! – рявкнул из темноты тот, который материл.
Часовой сорвался с места. Другой хмуро повернулся к дежурному.
– Давай-давай, папаша. Сказано: чеши.
– А что случилось? – поинтересовался дежурный, вытягивая шею.
– А ну!.. – Теперь часовой теснил его прочь уже угрожающе. Но и на его лице, видел дежурный, было написано… жалость? смятение? Или просто так ходили тени от фонаря?
Несколько мгновений в темноте слышен был только храп, хрип.
А потом раздался выстрел. Так, что дежурный вздрогнул. И хрип стих.
* * *
– О, – радостно приветствовал его на лестнице Самойлов. От сыроватой лестницы пахло грязной тряпкой: только что прошлась утренняя уборщица.
– Тебя где вчера носило, Вася?
– В каком смысле? – не понял Зайцев.
– Коптельцев тебя обыскался.