Подходящее имя для лайры. Почти Орисс… может, поэтому? Так и не простил… и верить не научился… и поневоле ждал подвоха от женщин, даже если не лайр… матушка все не теряла надежды Ричарда женить. И когда случалось ему появляться в родном тихом городке, она устраивала званые ужины. В том смысле, что звались на них все более или менее подходящие особы в возрасте от пятнадцати до сорока пяти лет. На этих ужинах Ричард чувствовал себя грызлом, загнанным в ловушку.
— Вы н-не м-могли бы м-меня п-поставить? — шепотом попросила дамочка.
Оливия.
Ее зовут Оливия, можно — Ливи… не то чтобы Ричарду так уж важно ее имя, но все-таки с именем удобней.
— Зачем?
— Извините… н-не сочтите за придирку… или жалобу, но… у вас н-на редкость неудобное плечо.
— Да?
— Острое, — вздохнула Оливия. — Я уж лучше сама…
— А вы…
— В обморок обещаю больше не падать, но… меня, кажется, сейчас стошнит.
Веский аргумент, однако.
И Ричард решительно стряхнул дамочку в придорожные кусты. Следовало сказать, что она не упала, как втайне Ричард ожидал, но вывернулась с воистину кошачьей ловкостью.
А вот стошнить ее стошнило.
В те же многострадальные кусты.
Глава 7
ЛЕДИ И ПОДСЛУШАННЫЕ РАЗГОВОРЫ
Я лежала, свернувшись калачиком, и старательно притворялась спящей. Получалось из рук вон плохо, притворяться я никогда не умела, но ширма, заслонившая мою постель от гостиной, с успехом компенсировала недостаток актерского мастерства.
Постель была… мягкой.
Лоскутное одеяло, пожертвованное Тихоном, теплым и уютным.
Да и вообще… мое возвращение в октоколесер — нет, надо подсказать другое наименование этой махины, пока я язык не вывернула — сложно было назвать триумфальным.
Зареванная.
Заляпанная от макушки до пят смрадной черной жижей, с прилипшими к этой самой жиже листьями и паутиной, я мало отличалась от чудовища.
Некромант, чья любезность иссякла, не соизволил руки подать. Напротив, отвесив весьма издевательский поклон, он произнес:
— Прошу прощения, благородная лайра, но кровь нежити отвратительно отстирывается. А одежды у меня не так много, чтобы ею рисковать.
Одежды ему жаль, значит.
А меня, пытающуюся забраться по скользкой лестнице, не жаль. И что мне оставалось делать? Гордо подхватить драный подол — у меня, между прочим, одежды вообще нет — и кое-как, вряд ли с подобающим благородной лайре изяществом взобраться в вагончик.
— Принимай свою красавицу, — гаркнул Ричард. И над самым ухом, паскудина этакая, я даже присела от неожиданности. — Только отмой. А то смердит.
Меня едва не сожрали, а ему смердит…
Себя бы понюхал, куст розовый.