Испорченная кровь (Фишер) - страница 116

Мои глаза так устали. Он вытаскивает меня из

ванны. Я закрываю глаза, когда мужчина опускается

на колени, чтобы вытереть меня, потом заворачивает

меня в полотенце, которое хранит его запах. Я

сцепляю руки вокруг его шеи, пока Айзек несёт меня

к лестнице. Я сжимаю его шею немного крепче,

только чтобы он понял, что я буду стараться.

Понемногу

возвращаюсь

к

жизни.

Меня

преследует безумная и ужасная мысль, что комната с

каруселью пыталась м е н я убить. Нет. Это просто

комната. Я сама пыталась убить себя. Когда моя

депрессия отступает, она приходит к Айзеку.

Кажется, будто мы сдаёмся по очереди. Он

запирается в своей комнате с единственной ванной, и

мне приходится мочиться в ведро и опорожнять его

за домом. Я оставляю его в покое, приношу еду в его

комнату и забираю пустую тарелку. Запираю дверь в

карусельной комнате. Сейчас там воняет. За неделю

до этого я постирала простыни в ванне и отдраила

матрас с мылом и водой, но запах мочи неистребим.

В конце концов, Айзек выходит из своей комнаты и

снова начинает готовить для нас. Он почти не

говорит. Глаза всегда красные и опухшие. « Посеешь

печаль, пожнешь слёзы», — говорила моя мать. Мы

определённо погрузились в печаль в этом доме.

Когда же придёт мой черёд пожинать плоды?

Проходят дни, затем неделя, потом две. Айзек

наказывает меня молчанием. А когда во вселенной

только два человека, тишина кажется очень, очень

громкой. Я подкарауливаю его в местах, где он чаще

всего появляется: на кухне, в комнате с каруселью,

где он сидит, облокотившись о стену, и смотрит на

лошадей. Я больше не сплю в комнате на чердаке, а

ючусь внизу на диване и выжидаю. Жду, когда он

проснётся, жду, когда посмотрит на меня, жду хоть

какого-то всплеска эмоций.

Однажды ночью я сижу за столом... жду... пока

он стоит у плиты, помешивая что-то в огромном

чугунном горшке. У нас заканчиваются продукты. В

морозильнике

осталось

семь

полиэтиленовых

пакетов с мясом, непонятно какого животного и

около двух килограммов замороженных овощей. И,

преимущественно, это лимская фасоль, которую

Айзек ненавидит. Кладовая практически полностью

опустошена. У нас остался мешок картошки и

килограммовая упаковка риса. Есть несколько банок

с равиоли, но я убеждаю себя, что мы выберемся

отсюда прежде, чем нам придётся их съесть.

Когда несколько минут спустя он протягивает

мне тарелку, я пытаюсь поймать его взгляд, но Айзек