кругу и поднимает её ко рту. Прежде, чем сделать
глоток, мужчина снова опускает чашку.
Я пользуюсь моментом, чтобы подумать.
— Просто я такая.
— Потому что ты предпочла быть такой?
— Разговор должен был быть о тебе.
Он, наконец, делает глоток кофе, после чего
толкает кружку по столу в моём направлении. Я уже
допила свой. Это предложение мира.
— Мой папа был пьяницей. Он издевался над
матерью. Не очень уникальная история, — Айзек
пожимает плечами. — Как насчёт тебя?
Я
раздумываю, стоит
ли применить мои
обычные трюки: избежание и отступление, но решаю
удивить его. Всё становится скучным, всегда одно и
тоже.
— Мама ушла, прежде чем я вступила в период
полового созревания. Она была писателем. Сказала,
что папа высасывает из неё жизнь, но я думаю, что
это сделала жизнь в пригороде. После того как она
ушла, мой отец слегка сошёл с ума.
Я делаю глоток кофе Айзека, избегая его
взгляда.
— Как именно сошёл с ума?
Я сжимаю губы.
—
Правила.
Много
правил. Отец
стал
эмоционально нестабильным.
Допиваю его кофе, и он встаёт, чтобы достать
виски. Айзек наливает каждому из нас по стопке.
— Вы пытаетесь заставить меня говорить,
Доктор?
— Да, мэм.
— Текила работает лучше.
Он улыбается.
— Я сейчас сбегаю до ликёро-водочного
магазина и захвачу бутылку.
Опрокидываю стопку прямо в свои кишки. Я
даже не пьяна. Сапфира гордилась бы мной. Морщу
нос, когда думаю о ней. Что она думает обо всём
этом? Наверное, думает, что я убралась из города.
Женщина всегда меня обвиняет... какое слово она
использует? Бегство?
— Расскажи мне что-нибудь о жизни с ним, —
настаивает Айзек. Я сжимаю губы. — Хммм... так
много грёбаного дерьма. С чего начать?
Он моргает.
— За неделю до окончания старшей школы, он
обнаружил трещину в одном из наших стаканов.
Ворвался вихрем в мою комнату, требуя рассказать,
как она появилась. Когда я не смогла дать ему ответ,
отец отказывался разговаривать со мной. В течение
трёх недель. Даже не пришёл на мой выпускной. Мой
папа. Он мог превратить стакан в проблему,
равносильную подростковой беременности.
Я протягиваю кружку, и Айзек наполняет её.
— Ненавижу виски, — говорю я.
— Я тоже.
Наклоняю голову.
— Тише, — произносит он. — Ты не можешь
судить мой оборот речи.
Я вытягиваю руку на столе и опускаю на неё
голову.
Сейчас он всё меньше и меньше напоминает
врача, с этим обросшим лицом и длинными
волосами. Если подумать об этом, он и действует не
как врач. Может быть, это Айзек рок-звезда. Я не