— Коллингсвуд! — настойчиво прошептала я, приподнимая ее за плечи. — Выпей!
Ее глаза открылись — на этот раз оба глаза — и бессмысленно уставились на меня.
— Пей! — сказала я. — Ты должна.
Ее губы неловко прижались к краю стакана — так двустворчатый моллюск пытается выбраться из бассейна.
Она поперхнулась, дважды подавилась и отвернула голову.
С учетом ситуации она оказалась удивительно сильной, но я была еще сильнее.
Я отклонила ее голову назад, надавив стаканом, и влила жидкость в горло, удерживая ее все время.
Неприятное мероприятие — все равно что насильно кормить дельфина, но я справилась. В результате я сумела влить половину жидкости ей в желудок, а вторая половина расплескалась на меня, кровать и на пол.
Она кашляла и давилась, всхлипывала и прожигала меня взглядом.
Я стояла рядом с эмалированной миской: колонна силы, облаченная в палатку бедуина. На секунду мне явилось ужасное видение: я в роли Бальтазара на рождественском спектакле в святом Танкреде, и меня заставили петь:
Смирны горькой запах благой
Дар Младенцу в знак роковой:
За виновных умерщвленный
Ляжет во гроб чужой.
Сначала мне показалось, что ничего не происходит: мрак перед зарей, спокойствие перед бурей.
Но это длилось недолго. Коллингсвуд несколько раз удивленно икнула, испустила длинный вздох. Ее лицо стало почти безмятежным, а потом внезапно она сглотнула, уголки губ задрожали, и тут-то из нее и потекло.
Я придерживала ее голову, пока из нее в предусмотрительно подставленную миску выливалось все содержимое желудка.
Это моя импровизированная рвота в лагере подсказала мне блестящую идею: это и знание факта, что прочистка желудка с помощью горчицы — наилучшее, если не единственное, средство от отравления хлоралгидратом.
Дала ли ей Фицгиббон очередную дозу препарата прямо у меня под носом? Разбудила Коллингсвуд, чтобы заставить ее проглотить капсулу или ложку сиропа, или еще хуже — сделала ей укол?
Я ничего не слышала — но это аргумент в пользу шприца, не так ли?
Почему они держат бедного ребенка в сонном состоянии? Чтобы уберечь ее рассудок или причина намного более зловещая? Может быть, она слишком много видела? Или ее поймали на том, что она делает заметки о пропавших девочках?
С жутким лицом Коллингсвуд упала обратно на подушки, восстанавливая дыхание.
Ура-ура!
Но вышло еще не все. Я едва успела снова подставить миску, как ее опять затошнило.
— Извини, — выдохнула она, тяжело втягивая в себя воздух.
Хороший признак, просто отличный! Человек, который в состоянии извиняться, когда его рвет, обладает разумом, способным функционировать на высшем уровне.