Я похлопала ее по спине.
— Еще? — заботливо поинтересовалась я.
Она отрицательно покачала головой.
— Хорошо! — искренне сказала я.
Я подошла к окну, открыла его и опорожнила миску, мысленно извиняясь перед садовником. Сполоснула миску в раковине и убрала ее на место в аптечку, которую я заперла, вернув ключ на место.
— Спокойно, — сказала я Коллингсвуд, переодеваясь в школьную форму. — Постарайся отдохнуть. Но окажи милость: не говори, что я была тут. Ты меня не видела. Ты проснулась, села и внезапно почувствовала себя намного лучше, понятно? Не позволяй им давать тебе лекарства. Если они попытаются, кричи как можно громче, и я тебя услышу. Ясно?
Ее расширившиеся глаза смотрели прямо на меня.
Она кивнула и внезапно зарыдала. Я отвернулась. Нельзя терять ни минуты.
Я была уже в дверях, когда она окликнула меня.
— Флавия…
Я взглянула на нее.
— Та мертвая девушка в камине, — сказала она. — Флаг… завернутая во флаг. Я знаю, кто она.
С шоком порой приходит наэлектризованное молчание: невыносимое, но при этом ты не в состоянии его нарушить. Я не шевелилась, уставившись на Коллингсвуд, а она смотрела на меня, и казалось, прошла вечность.
Я медленно пошла обратно, ставя одну ногу перед другой: топ-топ-топая к ней, словно безжалостный зомби.
— Скажи мне, — попросила я, видимо, слишком грубо, потому что Коллингсвуд сразу разрыдалась.
— Не могу, — всхлипывала она, — просто не могу.
И меня тут же выбросило в тот момент, когда она и труп вывалились из камина. Как жестоко я с ней тогда обращалась!
«Заткнись», — сказала я тогда и заявила, что у нее текут слюни, и все это время безголовое тело лежало перед нами на полу.
И кто вызвал сочувствие? «Бедная, маленькая, одинокая, несчастная Флавия де Люс», как сказала мисс Фолторн, в то время как бедную, маленькую, одинокую, несчастную Коллингсвуд уводили, чтобы запереть в лазарете.
В этом не просто не было никакого смысла, более того, все это быстро превращалось в ночной кошмар.
К тому времени, как я приблизилась к Коллингсвуд, я испугалась больше, чем могла вообразить.
— Все равно скажи, — произнесла я, сжимая ее руку в своих ладонях, и мы обе залились слезами.
— Не могу, — прошептала она, сжимаясь, и в ее глазах я прочитала, что это правда. Сказав мне, что она знает, чей труп, она уже перешла границы. Это дорого ей стоило, и сейчас — по крайней мере, сейчас — ей нечем больше поделиться.
Чем можно было так напугать эту девочку и так эффективно заставить ее умолкнуть? Может быть, труп — это пример, что случается с теми, кто болтает?
— Что, если я задам тебе парочку вопросов? — спросила я в приступе внезапного вдохновения. — Таким образом ты сама ничего не будешь рассказывать.