Моих новостей было немного, но письмо и записка Сигимонды произвели на всех неизгладимое впечатление.
– Ты и представить себе не можешь, как кстати сейчас такое вот вдохновение! – радостно захлопал в ладоши Пантик. – А то мы тут совсем скисли и растерялись, пока тебя не было. Какашники отовсюду шныряли и нахально скалились, словно они уже все знают.
Что-то кольнуло у меня под сердцем.
– Может, они что-то и знают, – нехотя процедил я.
– Но Сигимонда обратилась к нам, вернее к тебе, – голосом эльфа пропел Тимофей. – А это значит, что мы на верном пути.
Я обвел его взглядом. Сущность Тимофея была столь неуловима, что его было легко забыть или упустить из виду. Его было принято относить к эфемерным созданиям, по неизвестным причинам снизошедшим до нашей компании. Я почему-то исходил из того, что Тимофей только отчасти заинтересован нашими играми и в свободное время предпочитает улетать в свои прекрасные миры, а не ломать голову над земным. И то, что он высказывал предположения или просто свое мнение, меня всегда слегка ошарашивало. Я решил как можно скорее наведаться к нему в гости.
– Ты знаешь что-то про Сигимонду? – осторожно поинтересовался я, чтобы не спугнуть его.
– Знаю, конечно, – охотно поведал Тимофей. – Она художница. И картины ее прекрасны.
– Ты их видел?! Где?!
Тимофей неопределенно повел головой, что могло означать все на свете: «Да, видел на выставке»; «Во снах»; «Видел у нее в гостиной, в которой я провожу все свободное время»; «Нет, не видел, и ты не увидишь».
Я умоляюще поставил брови домиком.
– Я у нее занимаюсь, – смилостивился Тимофей, и взгляд его ускользнул куда-то вдаль. Если на нашем чердаке можно было, конечно, говорить о дали. – Раз в неделю где-то. Она меня учит.
– Рисовать? – спросил я неизвестно зачем.
Тимофей и не расслышал.
– Вся ее квартира увешана картинами, даже кухня и ванная. В ванной на них подтекает краска, но от этого они становятся все красивее и красивее и со временем приобретают свой истинный вид.
Я задумался. Что же это такое выходило? Что якобы немая Сигимонда бодро общалась как минимум с двумя членами моей стаи, а мучаемый раздумьями и догадками вожак ничего и не подозревал. Как-то это было нехорошо. Я насупился.
– И почему я узнаю об этом последним? – пробурчал я.
Тимофей удивленно и с некоторым усилием сфокусировал на мне взгляд.
– О чем? О том, что она художница?
– Да! – с вызовом кивнул я ему. – И о том, что я тут единственный, который ничегошеньки не знает об одной из самых главных свидетельниц!
Сразу поднялись шум и гам, в котором все, кроме Тимофея и Мирона, бурно убеждали меня в том, что они сами ничего не знали и полностью невиновны. Где-то сзади что-то забренчало и засвистело им в поддержку, но когда все испуганно затихли и обернулись к грудам наваленных ненадобностей, расшумевшиеся соседи устыдились своей несдержанности и шипя замолкли. С деревянного шкафа, покрытого пыльной клеенкой, скатился теннисный мяч и застучал по полу.