– Просто время еще не пришло, – сказал ни с того ни с сего Тимофей, и все дружно вздрогнули.
– Чему? – прошептала Гаврюшка с широко открытыми глазами.
– Тому, чтобы я говорил.
Я снова собрался и откашлялся.
– Но теперь-то ты можешь говорить, – сказал я, пытаясь не придать своему резкому высказыванию интонацию вопроса. С Тимофеем трудно было разговаривать в командирском тоне.
Он задумался. Глубоко и надолго. Я уже даже перестал ожидать ответа, как он поднял на меня свои пронзительные, прозрачные глаза.
– Ты должен сам увидеть, – проговорил он уверенно. – А то не поймешь.
– Да, – вздохнул я. – Только она меня к себе не пускает.
– Пустит.
– Когда придет время? – страдальчески скривил я губы.
– Да, – радостно кивнул Тимофей. – Хотя она всегда говорит, что время не важно.
– Это еще что значит? – насторожился я.
– Она говорит, что те, кто называет себя сегодня художниками, пытаются только выдумать что-нибудь такое, что до них никто еще не делал, чтобы угодить духу времени и понравиться людям, которые считают себя знатоками, – протараторил Тимофей.
– Дух времени? – пропищал Василек. – Это такой вид привидений?
Я недовольно покосился на него, но Тимофей улыбнулся и закивал.
– Да, ты очень даже прав! Она говорит, что все, что они вытворяют, это призрачно, потому что существует только один смысл: удивить, рассмешить, разозлить и взбудоражить. На одно мгновение. А отпечатка это все не оставляет. Они смеются над великими мастерами, волшебниками, и слишком высоко оценивают самих себя, желая при этом славы. Но все это призрачно и распадется в пыль, не зацепившись ни за один уголок живой души. Это… незначимо. Да, в высшей степени незначимо.
Лица моих друзей выражали крайнюю озадаченность, да и я пытался запомнить как можно больше слов, чтобы потом обдумать их в тишине.
– А что же важно, если не время? – решился я на вопрос.
Тимофей снова обвел меня своим долгим, пугающим взором и немного развел руки ладонями кверху.
– Важно то, что вне времени, – пожал он плечами. – То, что выше времени.
Я должен был признаться, что то, о чем говорил Тимофей, было не только выше времени, но и выше моего понимания. Но что-то из его слов отозвалось в моем сознании и загорелось малюсеньким, но ощутимым огоньком.
– Что-то как-то сложновато, – сморщился Макарон. – Ты мне вот что скажи. Если она художница, то где висят ее картины? В музее? В какой-нибудь галерее? Она известная? Почему она тогда живет в этой дыре?
Тимофей вздохнул и покачал головой.
– В том-то и дело, что в галереях сейчас висят – или скорее находятся – как раз те, которые только называют себя художниками. Сейчас именно это модно.