Я быстро отвернулся с колотящимся сердцем и хотел было уже все поведать маме, но увидел ее прикованный к телевизору взгляд, покрытый пеленой, и расстроенно бросил эту затею. За окном шел мокрый снег, а суп стал уже совсем холодным.
«Мирон, – думал я, смотря то на превращающуюся в ледяное болото землю, то на серое небо, страдающее от давящего занавеса из тяжелых, осыпающихся хлопьями облаков. – Где ты, друг мой? Где ты и что ты натворил? Они же порвут тебя на мелкие кусочки и бросят диким псам на корм, если найдут тебя…» Но, помимо страха за товарища, во мне все разгоралось и разгоралось еще одно чувство: безмерное восхищение его отвагой и решительностью. Я закрыл глаза и увидел перед собой довольное и чумазое лицо Мирона. «Он вернется, – уверенно сказал я сам себе. – Он просто обязан вернуться!»
Этот день долго не хотел кончаться. Как и любой другой день, проведенный в ожидании. И когда я ложился спать, не знал, радостное это ожидание или страшное, обнадеживающее или убийственное. Всего одна ночь отделяла меня от торжества или погибели. Праздника жизни или похорон всех своих грез. Я боялся, что не смогу сомкнуть глаз, и боялся, что она пролетит слишком быстро. В решающие моменты время могло быть столь беспощадным.
И еще я чувствовал себя одиноким. Потому что мне казалось, что никто так ревностно не относится к разгадке этой тайны, как я. Что никто не думает, что вся его жизнь зависит от того, оправдает ли хрустальный шар наши надежды или нет.
«А что, если Борька прав? – думал я, утирая тихие ручьи слез, которым дал волю ввиду отсутствия свидетелей. – Что, если все это… Все это окажется пустяком? Окажется ничем. Что тогда станет со мной? Я больше никогда не смогу открыть книгу о Питере, потому что не вытерплю того, что мне никогда не улететь в Нетландию. Я потеряю его. Я потеряю все свои сказки. И что мне останется делать? Ловить яблоко Сальмона Воронина, как Борька? Смириться? Смириться с неизбежной потерей всего? Неизбежной и – что страшнее всего – незаметной потерей самого себя?»
Мрак обуревающих меня мыслей был настолько вязким, что я испугался в нем потонуть. Всеми силами я уцепился за папу и за Джека. Даже если их не было рядом со мной, где-то они были. Они были. И одно это являлось моим спасательным кругом в шторме этой ночи.
– Джек, где ты? – шептал я, выглядывая из-под одеяла в бледно светящееся окно. – Тебе наверняка все виднее сверху. Будь ты здесь, мне было бы спокойнее. Джек… Неужели ты больше никогда не вернешься ко мне? Совсем никогда? Я же не буду держать тебя! Ты лети, лети… Лети подальше от зимы и серости, лети к далекому небосводу, где музыка играет в облаках, а ветер пахнет сказками. Лети, лети, Джек! Но помни о том, что на свете есть кто-то, кто тебя ждет. Помни, пожалуйста, что на свете есть я…