– Я мигом, миленький, – говорила она спеша, но подчеркнуто спокойно.
Эхо разносилось по всей лестничной площадке. Слова ее цеплялись за лифт в чугунной клетке, скользили по перилам и доползали до меня странным, отдаленным звуком.
– Ты поспи еще! Я быстро! – повторила она, торопясь сбежала по лестнице, и тяжелая входная дверь захлопнулась за ней с грохотом.
Я сразу отправился вниз. Не так уж часто случалось, когда кто-то заболевал достаточно сильно, чтобы ему разрешили остаться дома, и для меня такие дни были настоящим праздником. Я с размаху постучал кулаком в дверь Пантика.
– Открывай, старина! – закричал я весело. – Не воры и не какашники, не бойся!
По другую сторону двери ничего не произошло. Словно там никого и не было. Ни ответа, ни шуршания, ни скрипа колес по паркету. Конечно, Пантик не мог оказаться у двери в два счета, но обычно он хотя бы кричал что-то в ответ. Я подождал и постучал еще раз. Ничего. Я снова позвонил и постучал, крикнул, что это я, хотя это и так было понятно. В квартире было пусто и беззвучно. Я уже подумал, что мне послышалось что-то не то и мама Пантика вовсе не обращалась к сыну, как вдруг колеса все-таки медленно подъехали к двери, и она приоткрылась.
Улыбка застыла у меня на лице. Пантик выглядел ужасающе. Белый, как смерть, и с синяками под глазами в пол-лица он, ссутулившись, сидел в коляске и держался худой рукой за дверную ручку.
– Ты что так смотришь? Привидение увидел? – сопя и еле улыбаясь, сказал Пантик.
Я заставил себя встрепенуться. Если он еще шутил, значит, все было не так страшно. Он шире открыл дверь, и я зашел. Квартира Пантика была похожа на нашу квартиру, но атмосфера тут была совершенно иная. Спокойнее, что ли. Может, потому что здесь не обитало вредных кошек.
– Что это с тобой? – робко спросил я, следуя за ним в детскую.
– Поможешь? – вместо ответа сказал Пантик и взглядом указал на кровать. – Что-то у меня совсем сил нет.
Я закинул его руку за плечо и перетащил из коляски в кровать, что оказалось совсем нелегко. С облегченным вздохом он опустился на подушку. Я огляделся. Его комната была не больше моей, но казалась куда просторнее, так как ее не загромождали шкафы и полки. В углу и на тумбочке висели и стояли многочисленные иконы. Меня это не удивляло, я знал, что семья Пантика ходит в церковь. Каждое воскресенье они вставали ни свет ни заря и направлялись на звон колоколов, наполняющий сонный городской воздух.
Я знал это, потому что сам любил вставать рано по воскресеньям, чтобы залезть на крышу и насладиться особенностью этого короткого, заколдованного времени, когда улицы тихи, а раскатистый звон сотни колоколов разливается волнами по розовеющему небу, как по морю. Мне всегда казалось, что только я слышу эту пронзительную симфонию, хотя это, конечно, было не так.