Но тут Гаврюшка заверещала так, что у меня зазвенело в ушах. Для нее это было совсем не характерно, и я слегка испугался. Все смотрели в полном ужасе мимо меня, по всей видимости, на нечто кошмарное. Прямо за своей спиной я услышал бренчание какого-то железа, и по моему телу пошли мурашки. Я не сразу решил: лучше ли принимать смерть затылком или лицом, но потом все же повернул окаменевшую шею и увидел… самого Мирона.
Узнать его, правда, было нелегко. Он был еще чернее, чем прежде, и зачем-то обвесился с ног до головы всякой кухонной утварью. На макушке у него красовалась кастрюля, которая вполне могла приглянуться Васильку. Поймав мой взгляд, он улыбнулся неожиданно белозубым ртом, поднял руки и сказал: «Бу!» Ребята заорали.
– Да прекратите вы! – закричал я, в свою очередь. – Я знаю его!
Воцарилась неуверенная тишина.
– Это мальчик, который живет в выгоревшей квартире, той, что напротив нашей. Я только собирался рассказать вам о нем, но он немного предупредил события… – Я снова обернулся к Мирону, все еще стоящему с поднятыми руками. – Что это с тобой? – шикнул я грозно.
Мирон пожал плечами и наконец перестал кривляться.
– Хотел повеселить вас, – бодро отозвался он. – Первая встреча все-таки должна быть запоминающейся, я считаю.
– Я вообще не испугался! – заявил Василек, смотревший на Мирона, как на прекрасного пришельца из иного мира.
Я пригласил горе-привидение в наш круг, и Мирон гордо прошастал вокруг дивана, бренча и звеня вилками, ложками и прочей мишурой, и уселся между мной и Васильком, который отпрыгнул к краю, не сводя глаз со своего нового идола. Гаврюшка хмурилась, но зато даже всеведущий и вечно спокойный Тимофей заинтересовался необычным гостем.
– А у нас похожие имена! – с неудержимой радостью выпалил Макарон.
– Ага, только мое имя действительно существует, а твое придумала мамаша, наверное, при варке лапши, – кивнул Мирон.
Макарон сразу поник.
Мирон неторопливо снял одну из вилок со своего одеяния, запустил руку за пазуху, достал оттуда сосиску, насадил ее как на шампур и протянул к нашему подсвечнику. Гаврюшка громко фыркнула. Я почесал голову. С одной стороны, это было как-то нехорошо и опасно, но – с другой не хотелось занудствовать. Мирон спокойно пожарил сосиску и смачно укусил ее. По угольному подбородку потекло несколько струек сока, оставляя светлые полосы.
– И долго ты уже живешь в этой печке? – холодно поинтересовалась Гаврюшка со сдвинутыми бровями.
– Да, долго, – ответил Мирон с полным ртом и ткнул в нее вилкой. – Хочешь тоже?
Гаврюшка насупилась еще больше и отвела взгляд.