— Ты знаешь, как я не люблю тебя. Никогда не хотел, чтобы Диман связывался тобой, особенно после того случая с Иваном… — впервые слышала тихие, неуверенные нотки в его голосе, даже перестала изучать огоньки за окном, на Пуделя посмотрела.
— Он жалеет, правда, — Саша говорил тихо, спокойно, как с душевнобольной, боясь вызвать приступ агрессии. — Он сам не свой. Потерял контроль над силой… — продолжал давить.
— Мне плевать! — оскалилась я, борясь с желанием выбежать из машины, громко хлопнув дверцей. — Слышите — плевать!
Обернулась и медленно посмотрела на каждого. Налево, потом направо.
— Я не прошу любить его, — вновь подал голос Польски теперь более четко и громко. — Я наоборот желаю, чтобы ты его ненавидела, а он тебя…
Замолчал мужчина, а Имина продолжила его разговор:
— Нам нужно вернуть ему связь с энергией. Потерял — когда узнал о твоей мнимой гибели, значит, чтобы вернуть — нужно вернуть тебя… или несчастный случай ему какой-нибудь подстроить, — как будто о походе к маникюрше рассказывала. Я заслушалась ее словами. — Но это крайний случай. Вредить ему не выгодно. Ананина, ты, вообще, слышишь о чем мы говорим?
Девушка наклонилась ко мне, наверное продолжала читать всплески эмоций, но рассказывала четко будто гипнотизировала. Какой у нее тяжелый взгляд.
— Он продал тебя, — с мерзкой улыбкой, напитанной нескончаемым ядом, который мгновенно ужалил в самую грудь, четко как удар ножа. Имина шептала. — Продал, как животное, отдал другому для групповых утех, он брал тебя силой из раза в раз, а ты покорно принимала его игры за возможную влюбленность. Да, да… не смущайся так. Ты почти влюбилась в него, там в Белесье, как маленькая девочка купилась на его холодность и манеры, желала растопить лед. Растопила, слишком сильно зажгла огонек, он и подпалил тебя. Для него не существует людей, такой он по рождению. С этим ничего не поделаешь. Даже мы для него инструменты, но привыкли к этому. Нас это устраивает.
А теперь, Ананина, я даю тебе буквально меч в руки, а Хаски ставлю на колени перед тобой, связанного. Не воспользуешься шансом? — прошептала в самое ухо, я будто ощущала наполнение тела черной, мерзкой отравой. Этой гнилью, которая жила во мне. Она бурлила, требовала найти выход, вырваться наружу и желательно остаться, как паразит в чужом теле.
— Ты не всадишь меч ему в грудь? Он лишился своей любимой игрушки, пусть игрушка, но ты была теплом, к которому он привык и физически, и мысленно. Никто так близко не был рядом с ним, поэтому некие зачатки эмоций у него есть. Он ищет свою ВЕЩЬ!