И все же, это ведь не так мало, если задуматься. Особенно для такого человека, как я, у которого много лет все личные связи ограничивались рабочими контактами. У человека, который почти двадцать лет жил одной только войной, сводками, цифрами, анализом данных военной разведки. Ведь у меня впервые со времен юности появится дом — не временное казенное прибежище, из которого меня в любой момент могут сорвать приказом, а настоящий дом, мой собственный. У меня появится возможность завести друзей, не боясь, что завтра мне придется с ними прощаться и улетать на другой конец земли. И у меня будет Тимур — человек, которого я, как ни странно себе в этом признаваться, полюбила однажды и, видимо, на всю жизнь.
Влекомая этими мечтами, я связалась с Москвой, с генералом Голубевым, и сообщила ему, что хочу подать в отставку. Объяснила, что после той ливийской контузии у меня все сильнее ухудшается зрение, что вскоре я уже не смогу работать с той же эффективностью. Тот, конечно же, пришел в ярость — гремел, рычал, говорил, что я помешалась, кричал, что и слышать не хочет о такой чуши. Но я была непреклонна, и в конце концов он просто вызвал меня в Москву для выяснения отношений на месте. Голубев подписал мою увольнительную, и вот теперь я направлялась в Москву, чтобы убедить старика отпустить меня лично.
Вот так, распрощавшись со всеми служащими базы, на которой я провела последние два года, я и оказалась сначала в бэтээре, доставившем меня до границы, а потом в этом удобном автобусе, следующем по территории мирной Турции. И только здесь, на горной дороге, среди странных, рваных облаков, висящих над вершинами гор, словно не находящие покоя души, я вдруг задумалась — а помнит ли Тимур то данное мне обещание? Действительно ли я могу вернуться в Сунжегорск? К нему. Или, возможно, за прошедшие годы все изменилось?
Да нет, конечно же нет, — убеждала себя я. Ведь мы тогда так отлично с ним сработались. Ведь он знал, как легко я умею ухватить его еще не до конца сформулированную мысль и тут же передать ее на бумаге. Ведь он относился ко мне с уважением и симпатией и сам предложил возвратиться, если я захочу. И потом все эти годы мы с ним оставались на связи, обменивались сообщениями — короткими, неофициальными, шутливыми. Такими сообщениями, которыми могут обмениваться люди, находящиеся в достаточно близких, приятельских отношениях.
И вот сейчас я держала в руках телефон с сообщением, в котором, возможно, заключался ответ на все мои вопросы, на мои чаяния, и не в силах была его прочитать.