Я снова украдкой огляделась по сторонам, но никого более интересного не отметила и окончательно уверилась в том, что сегодняшний вечер хочу провести именно за этим столом. И совсем уже было вынырнула из-за так гостеприимно укрывшего меня плеча проигравшегося великана, когда все звуки в казино вдруг разом стихли, а следом за ними улегся и гомон голосов. И даже сумасшедшее мерцание, способное вызвать у не слишком подготовленного человека эпилептический припадок, слегка улеглось. В зале сгустились сумерки, зато над сценой, все это время остававшейся в тени, вспыхнули яркие софиты. Где-то заиграл невидимый оркестр — серебристо задрожали скрипки, вступили бархатными низкими нотами виолончели. Тяжелый занавес распахнулся, и белый луч прожектора выхватил из темноты выплывшую на сцену фигуру.
Разумеется, дама была мне знакома. Мария Левина, знаменитая оперная дива, блистающая на сценах Большого, Ла Скала, Гранд-опера и других. Наследница Вишневской и Каллас, артистка, чей удивительный, завораживающий, богатый интонациями голос мог не знать разве что последний непроходимый тупица, в жизни не слышавший о классической музыке. Увидеть ее здесь, на сцене фешенебельного казино, было, конечно, неожиданно. Впрочем, я полагала, что хозяин, посчитав, что такая утонченная шоу-программа сможет придать особый шарм его заведению и привлечь в него клиентов самого высокого уровня, отвалил Марии за это выступление неплохой куш. А сама дива, наверное, находилась где-нибудь поблизости на гастролях и решила, что неплохо будет заодно выступить в знаменитом на весь мир игорном заведении.
Игра на время замерла, и мне ничего не осталось, кроме как повнимательнее рассмотреть женщину, сумевшую своим появлением победить даже бушующую жажду азарта и наживы.
Темно-каштановые, тяжелые и блестящие волосы обрамляли властное лицо, очень ухоженное, гладкое и все же тронутое сетью мелких морщин в уголках глаз и у рта. Живые, цепкие глаза, черные и быстрые, с какой-то цыганской сумасшедшинкой, смотрели на зрителей прямо и без улыбки. Мария явно не утруждала себя попытками заигрывать с публикой, расположить ее к себе. Она несла себя как некий дар, твердо уверенная, что простые смертные должны немедленно стушеваться и упасть ниц перед ее великолепием. Плавные мягкие движения, в грации которых было что-то от матерой хищной кошки, и умело подобранное платье скрадывали некоторую полноту. Отсюда, из темного зала, можно было подумать, что женщине этой слегка за тридцать, но я догадывалась, что такого головокружительного успеха можно было добиться только за много лет кропотливого и упорного труда, а значит, блистательной Левиной давным-давно уже должно было исполниться сорок.