— А что, собственно, тебя с ней связывает? — в первый раз за все время спросила я.
— С кем? С Машей? — словно бы удивился Миша. — Детка, мы с ней так давно знакомы, что уже и не вспомнишь. Преданья старины глубокой. Да и неинтересно тебе будет, маленькая моя.
Он притянул меня к себе и поцеловал в висок.
— Что, даже поздороваться к ней не зайдешь?
Я попыталась вывернуться из Мишиных рук, не дать ему, как обычно, одурманить меня и сбить с мысли. Мне совсем не понравилось, как он стрельнул глазами на изображение Марии. Впрочем, и ревнивые нотки, неожиданно зазвучавшие в моем собственном голосе, мне не нравились тоже. Определенно пора было выбрасывать из головы мечты о домике на берегу океана. Они начинали заметно отравлять мне жизнь.
— Не знаю, может, заскочу, как будет время, — пожал плечами Миша. — Мы с ней не такие уж закадычные друзья.
Тем этот наш с ним разговор и закончился.
По дороге в отель мы с Мишей забрели в крошечную антикварную лавчонку. Владельцем ее оказался этакий колоритный мужик, похожий на разбойника из детской сказки. Плечистый, горбоносый, с темной бурно-курчавой гривой с заметной проседью. Говорил он на дикой смеси всех средиземноморских языков разом.
— Синьорина! — обращался он ко мне. — Pendientes. Серьги, синьорина. Настоящий жемчуг, perles. Позвольте, я…
Он подскакивал ко мне, волок к зеркалу, вдевал мне в уши старинные тяжелые серьги, а сам прижимался к моей спине и томно закатывал глаза. Миша же, обыкновенно легко ставивший в таких ситуациях зарвавшегося нахала на место, на этот раз почему-то лишь мрачно топтался в дверях магазина и посылал мне гневные взгляды из-под сдвинутых рыжеватых бровей.
В конце концов, едва отбившись от навязчивых ухаживаний антиквара, я вышла из магазина, купив лишь дешевенькую цепочку. Миша молча подтолкнул меня к стоявшему у обочины такси и до самого отеля не произнес ни слова, только грозно таращился в окно.
— Может, скажешь уже, в чем дело? — спросила я, когда мы все в том же гробовом молчании вошли в номер.
— А может, это ты скажешь, в чем дело? — рявкнул Миша.
Он вдруг весь раскраснелся — не только лицом, но и мощной шеей и грудью, — как видно было из расстегнутого ворота рубашки. До сих пор я никогда еще не видела Мишу в ярости. Мне казалось, он в любых обстоятельствах излучает лишь добродушие, цинизм и ленивое нахальство. И от такого всплеска — притом случившегося вроде бы на ровном месте — я, честно говоря, даже растерялась и слегка оробела.
— Что сказать? — пролепетала я.
— Рассказать, что это ты мне устроила? Что, приревновала меня к Левиной и решила расквитаться? Иначе зачем ты крутила жопой перед этим торгашом?