Съев булки, они встали и снова пошли на базар, чтобы на полученный от доброй пани пятак купить билеты в палатку, где уличные акробаты показывали всякие фокусы. Там назойливо гудели волынки, визжали скрипки и теснилась убогая и шумная толпа зрителей. В толпе шнырял Франек, подбираясь к чужим карманам, но здесь трудно было найти карманы с носовыми платками.
Когда клоуны в желтых колпаках выскакивали на покрытую жидкой грязью арену, Марцыся, обеими руками цепляясь за Владка, который в приливе восторга и любопытства совсем забыл о ней, дрожала и замирала вся от страха и блаженства.
Солнце уже заходило, когда они возвращались домой. В хате у Вежбовой чадил на столе каганец, и за освещенными окнами видно было, что на скамьях у стола сидит несколько мужчин и женщин, а на столе стоит бутылка водки и стопки. У стены сидела низенькая толстая хозяйка в большом платке на плечах, в белом чепце, а против нее — две девушки, молодые, но уже изможденные. Девушки о чем-то с нею толковали и громко переговаривались с мужчинами, похожими по виду на лакеев или кучеров, а те угощали их водкой.
Владек заглянул сперва в одно, затем в другое окошко и сказал Марцысе:
— Пойдем в наш собственный дом.
— А где наш дом? — спросила девочка.
— Вон где!
И он указал рукой на овраг, который уже наполнялся беловатым туманом. Они сошли вниз и, сев у пруда, некоторое время отдыхали молча. Когда мрак вокруг стал все более сгущаться, Владек сказал:
— Вот и ушло спать!
— Солнце? — догадалась Марцыся.
— Солнце. Лежит себе где-то в красной люльке, а звезды ложатся около него, чтобы не подпускать к нему змея. Эх, поглядеть бы на люльку эту и на море, что качает ее, — какое оно, море… Если бы можно, пошел бы я туда и тебя бы с собой взял.
— А отчего нельзя?
— Ну как же… Если человек так будет идти, идти, он придет на самый край света и тут, если захочет дальше идти, — бух! — полетит вниз, вот как, например, со стола. Мне и то очень удивительно, как это солнце до сих пор не упало и не разбилось!
— А я знаю! — с торжеством воскликнула Марцыся. — Оттого, что его там море поджидает, берет на руки и укладывает в колыбельку.
Владек задумался.
— Хорошо ему! — сказал он, наконец. — А меня вот никогда никто спать не укладывал.
— Разве мама твоя тебя не укладывала?
Мальчик так низко нагнулся к воде, что, казалось, он говорит с нею, а не с Марцысей.
— Мою маму на кладбище отнесли, когда я только что родился…
— А отец не укладывал? — продолжала допытываться Марцыся.
Владек опять сказал не ей, а воде в пруду:
— Нет, никогда. Как мать померла, он меня сразу сюда, к тетке, отвез.