Лица. Много лиц. Даже слишком много, и я судорожно пыталась вспомнить, сколько человек оставлял мне Эрик. Всех ли я сохранила?
Не всех.
Из-за спинки дивана бледнела простыня. И если подумать, что ей делать на диване — это ведь гостиная, а не спальня. Но простыня все равно торчала смятыми углами, и отчего-то мне стало жутко от этого зрелища. Во рту пересохло, и колени дрогнули, в висках стучало, а затылок нестерпимо ныл. Но все это мелочи, по сравнению с тем, что пряталось там, под простыней.
— Она хорошо дралась, — тихо сказал Дэн и зачем-то обнял меня за плечи. Я помотала головой, вывернулась, шагнула к дивану. Внезапно все замолчали. Отступили к стенам со скорбными лицами, к окнам, подальше от места, занятого покойницей. А из-под простыни нелепо торчал ботинок. Черный, высокий, с толстой резиновой подошвой. Алла всегда одевалась по-пацански…
Чтобы убедиться, мне нужно было приподнять простыню. Рука на мгновение дрогнула, касаясь ткани. Несколько секунд я собиралась с духом, а мои подопечные смотрели. Все же где-то внутри меня жила слабачка, и ощущение, что из-за меня погибла Алла, было гадким.
Я позволила себе быть слабой — там, перед всеми этими людьми. Я не правительница, и проверку Эрика не прошла. Сожалений по этому поводу не было ни капли. Была обида. Если бы он остался, Алла не умерла бы.
— Прости, — шепнула я, приподнимая простыню. — Прости, что не уберегла.
Слева охнула Юлиана, появившаяся так внезапно, что я вздрогнула. Она присела на пол у дивана и сжала руку Аллы, соскользнувшую вниз. Дэн снова обнял меня за плечи.
Эти люди ждали, что я уберегу их. Но что я могу противопоставить смерти? Кен? Волю? Желание жить? Алла тоже хотела жить, и вот лежит в объятиях белой тряпки. Застывшее лицо, веер ресниц, что никогда больше не дрогнут. Свисающая с дивана рука. И дурацкий ботинок, торчащий из-под простыни.
Со смертью нет смысла сражаться. Но я могу убить охотника.
Ночь оказалась длинной. Наши воины все не возвращались, и рассвет не торопился разбавить тьму. Только снег все сыпал, укрывая белым покрывалом тела охотников, которые мы сложили у порога. Я смотрела на них долго, пока не замерзли ладони до такой степени, что я не могла их согнуть. Назад в дом не хотелось. Дом пропитался смертью, как бисквит сиропом. Сладкий, вишневый запах уходящего в никуда кена…
Вернуться все же пришлось — Дэн увел назад, в тепло и мнимую безопасность стен. Аллу уже унесли наверх — готовить к похоронам.
— Такое случается, — спокойно сказал Дэн. Он сидел на диване — на том, куда я не решилась сесть. Мне казалось это кощунством — сидеть там, где только что лежало тело воительницы, которую я не уберегла. Мирослав стоял поодаль, скрестив руки на груди, и хмурился. — Это война. На войне не бывает без жертв.