— Из-за поединка?
Голос мой был шелестящим и тихим, словно я боялась потревожить, спугнуть болезненную память, в которой копался вождь альва. У каждого из нас в прошлом живут демоны — страшные и не очень, причиняющие боль и припорошенные пеплом воспоминаний. Скелеты в шкафах.
— Он одолел меня, а убить не смог.
— Считаешь, это была слабость?
— Поединки почти всегда заканчиваются смертью или признанием поражения. У нас не было ни того, ни другого. Этот поединок сверг меня буквально. Альва перестали меня уважать, хотя я ни на секунду не прекратил заботиться о них. В итоге это погубило их, ведь они не послушали, когда я предлагал бежать из Твери. Посчитали, что стены дома спасут…
— И Мишель их убил, — подытожила я.
Мирослав кивнул. Тишина, воцарившаяся после этого, давила. От окна веяло сумрачным, волглым холодом. Давно погасший камин скалился темной пастью. Одеяло внезапно стало нестерпимо тяжелым, и я из-под него выбралась.
Тяжело говорить, придумать нужные слова, ведь слова не изменят прошлого. Не затрут образ дикого, злого мальчика, фактически убившего свое племя.
— Поединок принес смерть альва, — подтвердил мои мысли Мир. — Как думаешь, смогу я простить Даниила за это?
— Придется, — помимо воли вырвалось у меня. И образы в сознании заплясали цветными картинками. Испуганная Лив. Полутьма и сокрытый в ней человек. Светящиеся плети-щупальца Хаука. — Придется, потому что Первые близко — сегодня в гостиной у меня было видение. И если они правда придут нас убивать, сольвейги будут рядом. А значит, и Дэн. — Мирослав недоверчиво нахмурился, будто пытаясь различить на моем лице признаки лжи или лукавства. — Всем нам придется чем-то жертвовать, чтобы спастись. Гордость — не такая уж большая плата.
Наверное, Мирослав нашел бы, что мне ответить, но в комнату заглянула Даша и бросила:
— Они вернулись.
Мирослав дернулся, а я подскочила, как ошпаренная. Страх вернулся вместе с чувством вины, со стены на меня осуждающе смотрел картинный Эрик. В полумраке скулы его выделялись особенно отчетливо, а светлые, полупрозрачные глаза горели праведным гневом.
Портретный Эрик злился.
— Ты не виновата, ясно, — твердо сказал Мирослав, будто прочтя опасения на моем лице.
Ясно. Куда уж яснее? Только ясность не вернет Аллу…
И я почему-то задумалась, а чувствует ли Эрик что-нибудь, когда умирает кто-то из скади? Ведь ему достается кен умершего.
В коридоре суетились люди. Стекались мелкими ручейками к лестнице, спешили в гостиную, где уставшие и вымотанные тяжело дышали возвратившиеся воины.
Они были целы. Глеб, увлеченно хвастающийся защитницам удачной вылазкой, молчаливый Роб, уткнувшийся лицом в волосы жены, Альфред — как всегда спокойный и собранный. Блуждающая улыбка на отрешенном лице, мудрость во взгляде, желание уединиться где-нибудь с книгой. Игорь, успокаивающий лепечущую Риту. Кирилл, прислонившийся плечом к мраморной колонне и держащийся рукой за бок. Ранен? Устал? Отсюда и не поймешь, а ступать по лестнице было страшно — сразу привлеку внимание. Вот я и стояла, замерев в нерешительности, пытаясь оценить масштабы катастрофы.