Влад замолчал. Застыл, придерживая ребра. И я невольно проследила за его взглядом.
Гарди не было. На его месте остался лишь смятый снег.
Странно, но исчезновение Первого никак не откликнулось во мне. Какая разница, куда он ушел? Исчез? Испарился? Был ли вообще, или нам почудилось?
Был. Темные брызги на снегу — свидетельство его присутствия. Багровый синяк на скуле Влада. Его дыхание — свистящее, тяжелое, полусогнутая спина. Как бы ребра целы остались…
— Тебе нужно показаться Кириллу.
— Пустяки.
Крепится. Ущемленную гордость прячет за деланым безразличием. Смотрит пристально, пытаясь выискать на моем лице последствия случившегося. Только нет их. Пусто. В груди будто дыра, а нее ползут сквозняки, наметает снег, сочится холод.
Нужно идти в дом. Там камин и обогреватели. Там Эльвира, которая тут же примчится отпаивать чаем, будет улыбаться, а от улыбки ее, как в детской песне, всегда становится теплей. Да, определенно нужно в дом.
Я медлила. Стояла и растерянно смотрела на то место, где несколько минут назад злился Эрик. Ждала, что вернется. Пусть бы кричал, смотрел ненавидяще, обвинял, клеймил. Но был бы рядом.
Где он сейчас?
— Лив убьет Хаука?
Вопрос из реальности, и меня вышвыривает из мыслей в зиму.
Холодно. И снова вспоминаются подробности видения. Мой сдавленный крик, почти рычание, хлещущий и порванной жилы кен, который приходится буквально черпать ладонями. Застывший на месте охотник. Отчаяние в его глазах. Тающие секунды, и, если не успею, оступлюсь, все будет напрасно. Дрожащая, как лист на ветру, Лив. Острие ножа, опасно блеснувшее в темноте.
Странно, но будущее больше не пугало. Зачем жить, если на горизонте маячит настоящий ад? Непрощение. Осуждение. Боль.
Влад ждет ответа. Смотрит, а от взгляда его расползаются по коже насекомые страха. Вдруг узнает? Не позволит ведь… Заставит жить, принять ад, но дышать. Мучиться, но просыпаться по утрам. От удушливой, навязанной защиты потемнело в глазах, и я кивнула.
— Она.
И ведь не соврала даже. Недосказанность ведь не ложь?
Влад кивнул. Расспрашивать не стал: то ли решил сейчас не наседать, то ли боль пересилила любопытство. К дому мы шли в полном молчании, изредка останавливаясь передохнуть. Ночь окутывала предновогодним волшебством, искрился снег в свете фонарей, кружились в воздухе пухлые снежинки, и дом, обычно мрачный и хмурый, принарядился в белую шубу. Застыли деревья, будто в ожидании волшебства.
Любоваться хотелось. Я бы, наверное, смогла забыться — пусть на минутку — в снежном этом великолепии. Но Влад закашлялся и схватился за грудь. Я не сильна в медицине, но подумалось, что это плохой знак.