Мне придется. Свободных комнат нет, а подселяться к кому-то… Я не выдержу — взглядов, жалости, шепота за спиной. Лучше здесь, в одиночестве.
Зря я надеялась, что вырвалась из прошлого — оно опутало ноги и тянет вниз, на дно. Значит, такова судьба. Надоело!
Дверь противно скрипнула, впуская ручеек света из коридора.
— Поля…
— Не надо! — Горло сжалось, и на глазах выступили слезы. Сочувствие делает нас слабыми, а мне нельзя.
— Ну что же ты, а…
Глеб горячий. И я прижимаюсь, втискиваюсь ему в грудь, кутаясь в объятиях. Взрываюсь рыданиями — сухими, беззвучными. А он гладит, гладит по спине.
Больно. Боль рождается в груди, и я не знаю средства, чтобы ее унять. Ребра давят, окольцовывают распирающее, тяжелое.
— Не реви, — бурчит Глеб, а сам утешает — сдержанно, как умеет только он. — Или нет, пореви лучше. Легче станет.
Не станет. Но я разрешаю себе поверить Глебу, пусть на несколько минут.
Жила горит, пульсирует печать Эрика — странно, но до той ссоры я ее почти не ощущала. Сейчас чувствую явно. И неведомая сила тянет к нему, побуждает искать встреч. Сдерживаюсь. Сижу. Подоконник холодный, но на нем подушка, а колени укрывает плед.
Встречи ни к чему хорошему не приводят. В его взгляде — злость и холод. Он обжигает, подавляет, заставляет ежиться, отступать в тень. Прятаться в этой комнате, которую я так и не смогла привести в божеский вид. Смотреть сквозь мутное стекло на улицу. На слепящее солнце и тающий снег. На раскрасневшихся, смеющихся защитниц, которых тренируют Эрик с Гектором.
Алиса там. Неизменно. И ее улыбающееся лицо причиняет физическую боль. Больно в груди, и голова словно в тисках. Терплю. Потому что только так можно на него смотреть.
Нет, мир не рухнул мне на голову после того дня. Я даже выходила из комнаты. Голову держала прямо, общалась с друзьями. Проводила много времени с сыном. Обедала, правда, у себя. Аппетит пропадал под тяжелыми взглядами, но в целом моя жизнь осталась моей жизнью. Во всяком случае, презрения не было. Как и мифических наказаний, изгнаний и гонений.
Холод был. И одиночество. Но его разгоняли друзья. Глеб, Ника, Ира — она так вообще засиживалась у меня допоздна, будто боялась, что я могу… Глупая. Я никогда не смогу — слишком люблю жизнь.
О Гарди я думала часто, особенно после возвращения Влада.
Странно, но ничего страшного не случилось, когда он вернулся. Потолок на него не упал, гнев Эрика — тоже. Если на меня Эрик злился, то Влада просто игнорировал. Делал вид, что ничего не произошло. И часто уходил с защитницами на улицу.