«Да, да, знаю, — пробормотала она. — Сразу передадут маме, дяде… Послушайте, я ужасно испугалась».
Оказалось, что она встретила Аркашку возле своего дома и подлец показал ей мое письмо.
«Ну и что?» — сказал я спокойно, стараясь припомнить, что же конкретно сообщалось в моем письме, кроме того, что я согласен и явлюсь вовремя.
Она возразила:
«Вы думаете, я не догадалась? Дядя устроил нам вчера сцену».
«Кому это — нам?»
«Мне и маме. Он говорил, что проучит вас. Послушайте, ведь он шутит, да? Скажите: он шутит?»
В полутьме блестел циферблат ходиков, блестели ее глаза, дом населили наши тени, кивавшие нам с потолка бесформенными головами, не мы, а тени жили своей независимой жизнью и заставляли нас подчиняться их воле, как огромные темные фигуры кукловодов управляют куклами, держа невидимые нити. Я охотно ответил бы Роне: разве тебе не ясно, что все это игра? Но что-то останавливало меня, игры, которым предавались они там, в усадьбе, грозили превратиться в действительность, Дон Кихот не шутил. И я чувствовал, что сюжет начинает разворачиваться сам собой. Я предложил ей сесть. Тень Рони заставила Роню опуститься на табуретку.
«Видишь ли, здесь это, может быть, и шутка, — проговорил я, невольно переходя на „ты“. Она приняла это как должное. — Здесь это выглядит как шутка. Но там, за рекой… Ты говоришь, он устроил вам сцену. А, собственно, за что он собирается меня проучить?»
Она подняла на меня глаза.
«Как за что?… Неужели вам непонятно?»
И умолкла, но кукловод-тень потихоньку натягивал нитку.
«Умоляю вас, откажитесь, ведь вы, наверное, даже не умеете стрелять. Сознайтесь, наверное, ни разу не держали в руках оружие».
Отчего же, возразил я, держал.
«Вы?»
Мне пришлось ей ответить, что я стрелял когда-то на военных сборах; правда, ни разу не попал.
«Вот видите. А дядя Петя — настоящий стрелок. Он ходит на охоту. Он вас убьет!»
Я объяснил, что правила чести не разрешают мне уклониться от боя; разумеется, я не стану целиться в Петра Францевича, но, если бы я ответил на его вызов отказом, это было бы новой обидой. Да и сам я не простил бы себе трусости.
«Трусости? — вскричала она. — Какая же это трусость? Да ведь дуэль — это… Подумайте: в наше время!..»
«Ага, — я усмехнулся, — а как же правила игры?»
«Это уже не игра».
«Может быть. Но, знаешь ли, — назвался груздем, полезай в кузов! В крайнем случае можно извиниться перед тем как… В конце концов эта ссора — чистое недоразумение».
«Недоразумение? — проговорила она. — А я думала…»
«Что ты думала?»
«Вы правы. Конечно, недоразумение».
Мы молчали, я предложил проводить ее до дому.