— Бунт — когда властям сопротивляются. А Яков грубиян и мелкий торговец, причем жуликоватый. Почему же я должен потворствовать мошеннику? Ворам потакать — самому воровать. Я так считаю.
— А ежели большой?
— Что — большой? — не понял Андрей.
— Большой торговец. Он совсем жулик, по-твоему.
— Тут другие категории, Мамонт Андреич, — придя а себя, успокоенно ответил Андрей. — К крупным воротилам более подходит слово грабитель.
— Эка, хватил!
— Сами посудите. На отца с Яковом работают полсотни, самое многое сотня ловцов. На вас — тысячи. По червонцу на каждом заработать — капитал. Мелким жульничаньем тут и не пахнет.
— Позавидовал! В чужом кармане вы, молодые, научились деньги считать. А вот своих…
— Своих — не будет. А завидую я, Мамонт Андреич, людям с иным устремлением.
— Это кому же?
— Кто эти капиталы на пользу людям обратит.
— Любопытно говоришь, Андрей Дмитрич, — Ляпаева искренне потешали слова молодого собеседника. И потому он далек был от того, чтоб рассердиться на него. — Кто же это позволит моими деньгами распоряжаться, окромя меня.
— Найдутся.
— Так это и будет грабеж! — воскликнул Ляпаев, обрадовавшись тому, что удачно ввернул слово, которое только что наслал Андрей ему и ему подобным. — И позволить себе такое могут только грабители!
— Это будут настоящие хозяева.
— Лю-бо-пыт-но, — врастяжку отозвался Ляпаев и долгим оценивающим взглядом посмотрел на спорщика.
Андрей уловил подозрительность и подумал, что сболтнул лишнее. Ради чего? На сознательность и доброе сердце Ляпаевых рассчитывать — нестоящая затея.
Чтоб враз покончить с этим, Андрей поведал хозяину о результатах поездки по тоням и что троих на Малыкской тоне уложил в постель.
— Как это в постель? — изумился Ляпаев. — Путина в разгаре, а ты…
— Они не могут работать.
— Позволь, молодой человек, мне знать, кто что может, — рассердился Ляпаев, едва от общих разговоров они перешли к повседневным делам. — Потому как свои деньги плачу. Посмотрел бы я, как на отцовском промысле… — Ляпаев не договорил, сообразив, что не туда заехал.
— А мне безразлично где.
— Да-да… тебе все одно. Освободитель отыскался, — зло попрекнул Ляпаев. — Им, ватажникам, только дай слабинку. Притворщик на притворщике. А посмотреть да разобраться, так здоровей нас. — И он насмешливо осмотрел Андрея с ног до головы, мол, тебе-то и надо подумать о здоровье, пока хвороба тело не источила, а не о ватажниках печься.
— Я, Мамонт Андреич, привык каждую болезнь к себе прикладывать. А насчет притворства, может, и правы — иной и слукавить захочет. Только мертвые не притворяются. Я постарался изолировать особо опасных. Болезнь прилипчива, и повальной хвори допускать не в ваших интересах.