Что заставило Ляпаева вдруг подняться и пойти в медпункт, а не дождаться строптивого лекаря в конторке, где и отчитать его как положено, он и сам бы не мог объяснить. Видимо, сильное возбуждение не позволило оставаться в бездеятельном ожидании. Но так или иначе, Ляпаев зашел в лечебню и потом сожалел об этом. Андрей был не один. Спиной к дверям, раздетый до пояса сидел на табуретке белотелый крепыш. Андрей выстукивал спину, прислушивался к глухим звукам, а потому недовольно обернулся, когда хлопнула дверь. Ляпаеву пришлось не по нраву, что врач не засуетился, когда увидел хозяина, даже не предложил сесть, а продолжал осматривать больного.
Ляпаев подошел к ним поближе, бесцеремонно развалился на койке, застланной простынкой, и с молчаливой, злой усмешкой уставился на полураздетого квадратного в теле русоголового мужика, покорно согнувшегося в пояснице.
— И этого освобождать будешь?
— По всей вероятности, нет. Пока дам порошки от простуды, да горчичники на ночь поставим. Просквозило. — Андрей с первых же слов Ляпаева понял, чем вызвано его появление здесь и к чему ведет он разговор. А потому отвечал сдержанно и пространно.
— Ежели и таких в постель, работать кому? На нем воду возить можно! — начал заводиться Ляпаев.
— Сначала надо запрячь, — отозвался русоволосый.
— Что?
— Запрячь, говорю, надо сначала, чтоб воду-то возить, — невозмутимо пояснил крепыш и обернулся.
— Что встреваешь? Кто такой? — осерчал Ляпаев.
— Иван Завьялов, из пришлых, — твердый взгляд зеленоватых глаз покоробил хозяина.
— Ты, гляжу, не только из пришлых, а и из ушлых, — сострил Ляпаев. — Словоохотлив. Так вот, как пришел, так можешь и убираться. — Он решил сразу же поставить этого хама на место, припугнуть, чтоб, держал язык за зубами.
— Можем и уйти. Нас двое с братом. Да и мужики некоторые уже поговаривали о том же.
Вот как! Ну шельма, в самую болячку попал. Дать бы раз в нахальную рожу, совсем обнаглел. Вскипел Ляпаев нутром, взъярился, но, помня дело, переломил себя, ибо понял, чем может обернуться несдержанность. Попробуй-ка найти людей сейчас, в разгар путины. Пришлых нет, после кайма лишние отхлынули на другие ватаги да в город, а свои, сельчане, на лову.
— Ну-ну, — помрачнев лицом, буркнул он и Андрею: — Гриньке велю на работу выходить. А впредь без моего согласия…
— Хорошо. Но Гриньке никак нельзя. Организм молодой, заразлив. Может плохо кончиться. Рана открытая. Рука по локоть покраснела. Не может он, Мамонт Андреич.
— Сможет, — Ляпаев резко поднялся. — А нет — так расчет. А ты не в свои дела не встревай.