На утренней зорьке, когда солнцевосходный край неба едва порозовел, одна за другой отчаливали бударки от полузатопленного берега Ватажки, спускались вниз к Чапурке, где стараньями ловцов сохранились и кишели взаперти несчетные косяки сельди-бешенки.
Промысловые рабочие вышли, против обыкновения, тоже ни свет ни заря — им надлежало, до того как рыбаки привезут первый улов, починить ими самими же разоренные лабазы, съездить на соседние промысла, чтоб привезти лишние для тамошних рабочих носилки и тачки, чтоб, одним словом, быть готовыми к приему и засолу сельди. Привычные, применительно к прошлым годам, сроки истекали, приходилось потому поторапливаться и хозяевам — чтоб запасти впрок нужное число чанов рыбы, и рабочим — чтоб заработать.
Условие это — бесплатно исправить грех свой, учиненный при погроме, — было обговорено, когда исправник Чебыкин от имени новой хозяйки промыслов вел переговоры с мятежными мужиками. Андрей умышленно не стал возражать, потому как подумал, что оговорка эта отрезвляюще подействует на мужиков, позволивших вовлечь себя в буйство и учинить совсем ненужные беспорядки, а впредь убережет их от ненужных вспышек. Да и никто не возражал — понимали свою промашку. Все были рады, что хозяйка согласилась поднять и поденную оплату рабочим, и цену на рыбу и что тем самым они добились того, ради чего упорствовали, рисковали.
— Нажимай, мужики, — озоровал Иван Завьялов. — Гринька, тащи доску. Счас мы поправим ларь. Кажется, ты ему и вывернул бок пешней, а?
— Не-е, это Кумар постарался.
— Ну-ну, Кумар так Кумар. Тащи сороковку.
— Бог на помощь, мужики.
Иван, услышав женский голос, обернулся. Возле него стояла Глафира, а рядом с ней — Резеп.
— Благодарствуем, хозяйка, — ответил Иван и съехидничал: — Бог помог рушить, поможет и починить.
— Отвыкли от трудов-то, Глафира, — подал кто-то голос из темноты лабаза.
— Глафира Андреевна, олухи, — сердито поправил Резеп. На людях он называл ее не иначе как по имени-отчеству и у других того же требовал. — Распустились без пригляда. Работайте, что вылупились.
— Андревна так Андревна. Пушшай, нам все одно, — равнодушно отозвался тот же голос.
И оттого, что объявился тут Резеп и, как и прежде, начались его окрики и ругань, враз исчезло радование и работа перестала быть утехой для души и тела.
— Всю жисть трудились, да мало че добились.
— Хозяин добр — и дом хорош, хозяин волк — так враз помрешь.
Глафира недовольно покосилась на плотового и пошла дальше, в конторку.
— Глафира Андревна, надо бы жиротопки наладить, — подсказал Резеп, шагая чуть позади, — не успеем всю селедку усолить, не управимся.