Наталья молчком поглядывала на старика, потом сказала:
— Трудно одному…
— Привык я.
— Сойтись бы вам с кем. Одиноких женщин разве мало?
— Оно конешно… — неопределенно ответил Афанасий.
— Сегодня с одной познакомилась, на ферме… Ладная такая, степенная. Работает — засмотришься.
«Никак о Шуре», — подумал Афанасий и затаился, вслушиваясь в Натальины слова.
— Тоже одинока, — продолжала Наталья. — С ней бы вам и сойтись, а? Умная, видать, женщина. Вы-то ее знаете, Александрой зовут.
— Как не знать, — тихо ответил старик. — Свои, чай… сельские. — А сам подумал о доярках: «Балаболки, раскудахтались, порассказали…»
— Вот я и говорю: отчего бы вам не сойтись. — Наталья сделала вид, что ничего не знает об отношениях Афанасия и Шуры. Она искренне хотела добра им обоим, потому что видела, как неприкаян старик, как нелегко ему, а стало быть, нелегко и Щуре. — Вдвоем легче жить, — осторожно сказала она.
Афанасию стала надоедать ее навязчивость. Ему бы оборвать ее, чтоб не совала нос куда не положено. Однако резкие обидные слова не шли на ум. Да и как нагрубишь, коль женщина горюет за него, переживает сердечно. Жалеючи его, старается. Афанасий скрыл раздражение и свел весь разговор в шутку.
— Ничего не выйдет, Наташа.
— Почему?
— Для настоящей свадьбы нужны три свахи. Одной мало.
— Три-то зачем? — простодушно отозвалась женщина.
— По старинному обычаю положено. Одна сваха женихова, моя, стало быть. Другая — невестина, которая косы расчесывает. Ну а третья — пуховая.
— Какая? — Наталья удивленно вскинула брови.
— Постельная, иными словами. Которая молодых спать укладывает.
— Наговорите, Афанасий Матвеевич, — смутилась Наталья. — Я вам серьезно, а вы…
— А теперь, ежели серьезно, последи за огоньком, а я, пока жареха спеет, за мужиками съезжу. Проголодались, поди-ка…
7
Отгостевали на выселке все знакомцы и дружки Афанасия.
Иные по разу, иные и дважды наезжали порыбачить, уток пострелять, жили и по одному дню и по неделе.
Оставшись один, Афанасий занялся конопаткой избы. Не думал нынешней осенью заново пробивать пазы, да скукота и одиночество не позволили это дело оставить до грядущих времен.
Неделю почти пробивал щелястые пазы паклей. Смолистая липкая конопать, скрученная в тугой жгут, пружинила, с трудом вгонялась промеж пластин. Целыми днями окрестности односелка оглашались звонкими ударами деревянной колотушки, ошиненной по краям, чтоб не мочалилась вязкая древесина тутовника.
Каждое утро мимо избы проходили доярки. А с ними и Шура.
— Тепло загоняешь, дядь Афанасий? — озорно спрашивала какая-нибудь молодуха.