Вот тогда-то и написал Андрей домой о скором своем возвращении.
С Петром Андрей впервые встретился в мае прошлого года. В летнем театре «Аркадия» в день очередной годовщины коронации Николая II местное начальство вкупе с богачами организовали спектакль. Царю в это лето, как никогда, было трудно. Россия вздыбилась, вышла из повиновения. Вот и задумали власти хотя бы этим спектаклем выказать верноподданнические чувства «простонародья».
Что тогда было! Едва заиграл оркестр и хор запел «Боже, царя храни», с верхних ярусов засвистели, закричали:
— Долой царя-убийцу!
И — дождь листовок.
Несколько человек полиция все же схватила. И Андрею бы несдобровать, да Петр, с которым его познакомили накануне в конспиративной квартире на Косе, знал в театре и саду все ходы и щели.
…Вышли на берег Болды. Слева, за Болдинским островом, голубел в снегах широкий волжский плес. Вдоль берега протоки разномастные, вмерзшие в лед суда: морские приемки, сухогрузные барки, живорыбные садки, утлые рыбачьи плоскодонки.
Спустились на лед.
— Ну, довольно, — Андрей остановился. — И так далеко проводил.
— Запомни: связь только через Машу. Она твоя зазнобушка, и письма твои к ней — самое обычное дело. Будь осторожен. Товарищи желают тебе удачи.
— Спасибо, — Андрей стиснул тугую ладонь Петра и торопливо зашагал по льду вниз по реке.
2
Резеп, кутая меховой полостью ноги Мамонту Андреевичу, посетовал:
— Все один да один. Ухайдакают — и концов не сыщешь.
— Раскаркался…
— Не каркаю, упаси бог. Жалеючи я.
— Жалеют убогого.
— Боязно. Неблизкая дорога…
— Господь побережет. Ты вот что, не мешкайся тут да заверни за Глафирой…
— Все будет исполнено наилучшим образом, Мамонт Андреич, счастливого пути. Вечером, бог даст, свидимся.
— Коней-то не особенно поторапливай. Сани гружены, да и путь неблизкий, снег к тому же. Лучше заночуй где.
Легкие крытые сани стремительно скатились с откоса, а Резеп направился к обозу, который стоял неподалеку готовым в путь: сани были загружены ловецкой сбруей и судовым оборудованием, лошади после трехдневного покоя и сытного корма нетерпеливо переминались, хрумкая сухим, искрящимся в первых лучах солнца снегом. Резеп обошел все подводы, придирчиво осмотрел, хорошо ли увязаны возы.
Когда обоз спустился на волжский лед, плотовой свободно вздохнул и, вскочив на застланные сеном открытые сани, пустил лошадь рысью по прибрежной улице — на Грязную, за Глафирой.
С той самой минуты, когда Глафира уяснила, кем ей доводится богатый рыботорговец, с которым она провела ночь, успокоение не приходило к ней. Чувство стыда и гадливости, всякий раз не оставлявшее ее после таких вот знакомств и распутных ночей, на этот раз было особенно острым и непроходящим. Промаявшись до вечера, она сбегала в ближайшую лавку, купила водки и немного съестного — перекусить. Выпила полстакана жгучей влаги, пожевала поджаренную хлебную корочку.