— Как Тимофей? — спросил Андрей Илью, едва тот пожал протянутую руку.
— Кажись, полегчало. Только слаб пока, отлеживается больше.
— Хорошо, пусть отлеживается. Вечерком загляну. — Андрей хотел было уже идти домой, но что-то в Илье ему не понравилось: отводит глаза от него, на товарищей косится, будто бы стесняется при сельчанах с ним разговаривать. Да и мужики смолкли, едва он, спрыгнув с саней, подошел к ним.
Андрей попрощался с ловцами, отошел поодаль и, обернувшись, позвал:
— Илья, можно тебя…
Лихачев неохотно отделился от притихшей толпы.
— Пойдем, — предложил Андрей. Когда они вошли в улицу, спросил: — Что молчишь?
— А что говорить-то?
— Илья, мы с малых лет росли вместе. Это, по-моему, дает мне право ждать от тебя откровенности…
— Так-то оно так…
— В чем дело, Илья? — Андрей остановился и порывисто схватил его за руку. — Ты что-то скрываешь.
— Сложно это, Андрей. Тебе он отец, а мужики недовольны, возмущаются мужики.
— Значит… отец. Но ты же знаешь о моих отношениях с ним, они не изменились и… даже ухудшились. Я это чую. Но что же все-таки случилось?.
— Али не слыхал про пожар?
— Пожар? Где?
— Яшка да батя твой мазанку Максутову сожгли на Торбаевском, ноне уже на вашем, промысле…
— Да будет тебе! Заладил: промысел, промысел. Ты же знаешь, что я никакого отношения к нему не имею.
— А, хрен вас разберет. Одним словом, спалили они жилье, а охранщика Максута выгнали. И будто Дмитрий Самсоныч ногу ему покалечил. И бросили его. Очень просто замерз бы. Да ловцы маячненские проезжали и подобрали. Сейчас он в Маячном, Садрахман был, говорит, вывих исправил. Ниче, все обошлось. Но мужики ворчат.
— Спасибо, Илья. Для меня важно знать, что люди думают и о нас, и вообще… — Андрей пожал ему руку. — Впрочем, не прощаемся, вечером я загляну.
И пошел своей дорогой. Илья повернул было к Ватажке, но раздумал и тоже пошел домой.
Помнит Андрей себя шестилетним. Якову было тогда около десяти. Они играли во дворе с ягнятами: бегали за ними, ловили. Для маленького Андрея было самым приятным словить ягненка и, прижав к себе, гладить рукой его теплые, ласковые кудряшки. На этот раз Яков придумал что-то новое — привязал к шее ягненка пустые жестяные банки из-под монпансье. Когда выпущенный на волю ягненок подбежал к овцам, те кинулись от него врассыпную. И чем старательней бараненок догонял мать-ярочку, тем большая поднималась во дворе кутерьма: овцы плотным табунком метались из угла в угол, полугодовалый бычок, свечой задрав хвост, убегал от них, с перепуга замычала корова…
Андрейка не на шутку струсил, а Яшка, схватившись за живот, громко хохотал.