— Зачем обижать?
— Торбай, сказывают, прижимал.
— И Торбай прижимал, и Ляпаев не лучше.
— Вот видишь… Поладим, ты имей в виду. Не буду обижать.
— Зачем обижать?
Кумар увел коня от проруби, а Крепкожилин подумал: «Вот нехристь косоглазая. Ничего путного так и не сказал».
Вернулся с реки старик рассерженным. Казалось бы, и не приключилось ничего необычного, да и Кумар говорил учтиво, но в недосказанности его Дмитрий Самсоныч уловил неприязнь к себе. И от кого — от Кумарки! Вот это и взбесило его.
И Яков и Андрей были одеты. Едва старик вошел в избу, Меланья разлила в тарелки вчерашние щи. Алена хлопотала у печи — блины пекла. На шестке, в отсветах пламени уже высилась ровная стопка аппетитно пропеченных и отливающих маслом блинов. Алена деревянным уполовником захватывала тесто из кастрюли, сливала его на сковородку, и, пока доносила до треноги и устанавливала на нее, мелко-мелко трясла сковородником, чтоб жидкая блинная замеска разлилась бумажно тонким слоем.
— Садитесь, пока не остыло, — поторопила Меланья и отошла от стола, чтоб помочь снохе.
Яков с отцом были уже за столом и хлебали щи, а Андрей все не выходил из своей комнатки.
— Андрюша, — позвала мать, — остынет, садись.
— Я не хочу, мам, рано, — сказал Андрей, появляясь в дверях.
— А потом, на промысле, неча будет хлебать, там топором да пилой орудовать надо, — отозвался отец.
Андрей подсел к столу, но к еде не притронулся.
— Я хочу сказать… — Андрей посмотрел в глаза отцу, — что на промысел не поеду. И вообще я к нему никакого отношения не имею. Не хочу иметь.
Дмитрий Самсоныч задержал ложку с хлебовом у рта, долгим удивленным взглядом посмотрел на сына, даже склонил набок голову, осмысливая дерзкие его слова. Но сдержался, отхлебнул щи и спросил:
— Час от часу не легше. Как это так — никакого отношения?
— Не хочу быть дельцом, не хочу наживаться на других, жить на чужие деньги.
Меланья с Аленой забыли про блины: на сковороде, пригорая, дымило. Был озадачен словами брательника и Яков, но, боясь отцовского гнева, в разговор не встревал.
— Ин-те-рес-но! — нараспев проговорил старик. — Ты, стало быть, как жить-то думаешь? Ляпаев хотел работу предложить — отказался, не пошел…
— Я не отказывался…
— Помолчи! — Дмитрий Самсоныч тяжело хлопнул ладонью о стол. — А теперь и дома работать не желаешь? И с городу, видать, оттого сбег. Так вот, — сурово сказал Дмитрий Самсоныч. — В доме дармоедов не потерплю…
— Я найду работу и обузой не буду. Но только не на промысле. Честно хочу жить, своим трудом.
— Утешил! Неча сказать. Слышь-ка, мать, вырастили мы с тобой порядошного человека, а сами и совести-то, оказывается, не имеем. Вот оно как! Эх, чистоплюй! Проучил бы тя счас, да руки марать не хочу. Ну, обрадовал старость мою! Правду говорят: непутевый сын — отцу ранняя могила. Ну, давай-давай…