— Только не надо меня препарировать, ладно. Ты тоже верен себе. Все превращаешь в шутку. И пьешь до сих пор только содовую, а сок и сладкую газировку не переносишь. Теперь представь, что тебя вынуждают пить именно приторную гадость, под предлогом того, что вся содовая в мире закончилась, и ее больше никогда не будет.
Брайан наклонился вперед, оперся локтями о колени и задумчиво сказал, игнорируя мою тираду:
— Помнишь, когда нам было лет по двенадцать, ты, почти никогда ее не снимая, ходила в такой забавной шапочке с двумя разноцветными помпонами на макушке. И помпоны эти как-то отвалились сами собой и потерялись в пылу нашей беготни. Как же ты переживала тогда, — Брайан покачал головой, с улыбкой прищурившись. — Как только заметила потерю, заголосила так, что игра прекратилась и все разбежались по домам, а мы с тобой искали эти помпоны, пока не стемнело. И не нашли.
Я снова бросила короткий взгляд на Брайана, потом посмотрела вдаль, туда, где морские волны, гонимые ветром к берегу, переливались на солнце. Молчала, пытаясь проглотить горьковатый комок, подкативший к горлу. Я помнила эту шапочку и злосчастные помпоны, но почти совсем забыла, что мы с Брайаном искали эти клочки шерсти, носясь по улицам, покрытым осенней грязью. Забыла, пока Брайан, вот сейчас, не напомнил мне.
— Помню, — ответила неохотно, — все тогда решили, что я чокнутая. Но в свое оправдание могу сказать, что очень любила эту шапочку. Она мне нравилась. Что здесь странного?
— Ничего, — ответил Брайан просто и искренне. — Я напомнил тебе об этом, чтобы проиллюстрировать то, как нелегко ты смиряешься с… — он запнулся и кашлянул, видимо поняв, что разговор вывернул не совсем на ту дорогу.
— …с потерями? С переменами? С необходимостью от чего-то отказаться? — выпалила я вместо него. Не делая паузы, добавила: — Да, не смиряюсь. По крайней мере, пока не пойму, что дальше пути нет, все утрачено окончательно. Только сама должна понять, без тычков и пинков.
Я глубоко вдохнула.
— Всё. На этом закрыли тему, Брай, — наклонилась, порылась в корзинке, стоящей на земле, вытащила оттуда сэндвич, завернутый в пищевую бумагу, развернула его и принялась жевать, откусывая большие куски. — Давай отдыхать и наслаждаться природой, а о моем консерватизме и несговорчивости поговорим как-нибудь в другой раз, — проговорила с набитым ртом. — А лучше вообще никогда.
— Прости. Меня занесло. Знаю, тебе нелегко сейчас… — Брайан, похоже, готов был продолжать, невзирая на мою просьбу остановиться на уже сказанном.
— Заткнись, друг мой, — ласково сказала я. — Мне иногда кажется, что все в нашей провинции заражены вирусом бестактности и утомительной прямолинейности. Вот, к примеру, Пэтти. Она порой так и вынуждает представлять, как огромный кляп затыкает ей рот, когда она открывает его в неподходящем месте и в неподходящее время. С тобой, вероятно, случаются приступы того же.