Я покачала головой.
– Ну ты, конечно… тиран…
Паша неуверенно и одновременно самодовольно улыбнулся. Как это может быть вместе? Я попробовала обойти Пашу, перегораживавшего мне путь, но не тут-то было. Паша отпустил Дашку и вдруг обеими руками схватил меня за плечи, встряхнул и, приподняв над землей, быстро и сквозь зубы спросил:
– Ты с ним, да? С ним?
– Да отпусти ты меня, в самом деле, ты что? Сто лет же не видел…
Поэтому он так и потерял контроль. От неожиданности. Я обернулась на Машу. Она развела руками. Я засмеялась. Паша засопел, надулся, но не покраснел. Курит, наверно, столько, что кожа потеряла способность мгновенно вспыхивать от Пашиных неудержимых эмоций.
– Я… это… напишу… – пробормотал Паша, махнул рукой Дашке и огромными шагами потопал прочь, не оборачиваясь.
Взрослеет понемножку. Главное, чтобы не стал воровать, чтобы Дашка его к этому не подтолкнула, тем более что у Паши ограничителей нет. Пока мы жили все вместе в детском доме, каким-то еще ограничителем была я, да и то относительным.
Мы с Машей пошли дальше, некоторое время молчали, переживали встречу.
– Мне жалко его, – сказала наконец Маша. – Неужели он так тебя любит?
– Мне тоже его жалко, – ответила я. – Не знаю даже. Не знаю, что такое любовь, Маша.
– А как же… – Маша чуть помедлила. – Как же Виктор Сергеевич?
– Я его не люблю, – пожала я плечами. – Иначе бы все было по-другому.
– Точно?
– Кто же может это точно сказать! – засмеялась я. – Наверно, не люблю. Мне кажется, любовь – это что-то такое огромное, не помещающееся в тебя, то, что везде. Вот тогда это любовь. Я маму любила, это точно.
– Мама это мама…
– Не знаю. Любовь она и есть любовь. Или есть, или нет. Вот как у Паши. Он же сам не рад, что так с ним происходит. Видит меня, и что-то у него перещелкивает в голове.
Машина мама взглянула на меня так, как будто последний раз видела вчера.
– Привет, – сказала она совершенно обычным тоном. – Заходи. Есть будешь?
Я посмотрела на Машу. Она уверена, что мы правильно сделали, что пришли вместе и без предупреждения?
Маша немножко напряженно засмеялась, выправляя из-под шапки длинные волосы.
– Будем, мам, конечно! Ты же с нами?
Ее мама пожала плечами и прошла на кухню. Я обратила внимание, что она вся в черном – черные брюки, черная водолазка. И тут же увидела портрет Машиной бабушки с черной лентой. Я перевела взгляд на Машу. Она вздохнула.
– Ну… да.
– Переживала мама?
– Да, очень. Хотя ей теперь легче живется.
– А ты?
– Я? – Маша нахмурилась. Потом опять засмеялась. – Вот не было тебя, и никто таких вещей не спрашивал! Я – нет! Почти. И мне самой противно от этого. Но просто… Мы так умаялись с бабушкой… Особенно мама… Мне было ее ужасно жалко… Не знаю… Неправильно это все как-то…