– Одна?
– С парнем, – ответила я.
Пристававший ко мне парень крутанул головой, на всякий случай убедиться, что сейчас не откроется дверь в тамбур и никто не войдет.
– Не, – сказал он. – Одна. Вижу. Пошли со мной. – Он по-хозяйски попробовал обнять меня за шею.
Я вырвалась, но тогда он взял меня за руку. Пойду на женскую борьбу. Буду накачивать мышцы, руки, ноги, ягодицы, тренировать кулаки, чтобы с размаху можно было разбить нос, чтобы потекла кровь у наглого, мерзкого хама… Я вздрогнула от собственных мыслей и быстро вернулась в вагон. Место мое у окна было уже занято, хотя билет ведь был с местом. Но я не стала ничего выяснять, села на пустое место в проходе и неожиданно уснула. Проснулась оттого, что сидящий рядом дедушка стучал меня по руке и протягивал мой упавший телефон.
– Ой, спасибо, – обрадовалась я.
– На здоровье. Что ж себя не бережешь? – спросил меня дедушка.
Я не знала, что ему ответить, потому что не поняла, что он имел в виду. Может быть, все-таки что-то хорошее? Я только улыбнулась в ответ. А он протянул мне конфету, нормально, на самом деле по-хорошему, без жалости. Я взяла конфету и сказала: «Спасибо». Дедушка как-то тяжело вздохнул и ничего не сказал. Я посидела немного и снова вышла в тамбур. Понимаю иногда социофобов. Хочу сейчас сесть на корточки, закрыть голову курткой и никого не видеть. Садиться на пол я не стала, тем более что в тамбуре стоял очень странный человек, лет тридцать пяти, который, расстегнув куртку, старательно рисовал черной ручкой что-то у себя на груди, видневшейся из-под низко оттянутого ворота серой толстовки. Я отвернулась. Есть же дураки такие… Иногда как-то они концентрируются вокруг меня. Или это я лезу в такие места? Как сказал тот дедушка – «не берегу себя»?
Через двадцать минут я уже шла по вокзалу нашего городка, мимо автомата, в котором Паша выиграл для меня розового зайца. Здесь на меня никто подозрительно не смотрел – или мне так казалось. Просто мне не понравилось в большой чужой Москве. Нигде не чувствуешь себя более одинокой, чем в городской сутолоке, среди спешащих по своим делам людей, которым нет вообще дела до тебя – жива ты, больна, упала, голодна… Не знаю, что за странный эффект.
Я устала с дороги, но решила пойти сразу к отцу Андрею. У меня была слабая надежда – вдруг он спрятал Любу, точнее, что она спряталась у него. Ведь если он хранит секреты исповеди – даже самые страшные, то почему бы ему не прятать маленькую девочку, которой негде жить? По пути я вспомнила обещание, данное полной Алевтине на вокзале, – поставить за нее свечку. Конечно, это смешно – ставить свечку святому или даже Богу за то, чтобы человек похудел. Но я дала слово, решила поставить за здоровье и сделать это как можно искреннее – а иначе во всем этом смысла совсем нет.