– У нас девочки говорят, что можно убежать в монастырь, там пожить, а потом убежать оттуда. Что там лучше, чем в детдоме… Там кормят вкусно, хлеб пекут…
– Интересные у вас девочки… – покачала я головой. – Это кто такие? Я их знаю? Хотя теперь все равно уже…
Люба опять обняла меня и крепко прижалась. Какая же сумятица и белиберда сейчас в ее голове. И про Бога, и про жизнь, и про то, как в этой жизни надо скрестись… Чему только не учили ее «девочки», Любовь Игоревна и необходимость уживаться со всеми и выживать в детдоме. Как и меня, собственно.
Я увидела, что далеко по двору, из какого-то флигеля быстрым шагом вышел отец Андрей и направился в сторону своей машины, стоявшей у запертых сейчас ворот.
– Пошли! – потянула я Любу. – Здравствуйте, отец Андрей!
– А-а, Руся… – Священник улыбнулся.
Но я видела, что он спешит.
– Здравствуй. Тебе что-то срочно?
– Я хотела спросить… – Я решила не мямлить и с ходу спросить то, зачем мы сюда пришли. – Мне разрешат воспитывать Любу? Ее переводят в другой детский дом, наш закрывают. Есть такой закон? Не знаете? Как исключение?
– Я могу у вас в церкви жить. Пол мыть. И в школу ходить буду, – так же энергично, как я, вдруг вступила Люба.
Отец Андрей выразительно поднял брови и покачал головой.
– Так-так-так… – Он цепким взглядом оглядел нас. Любина сумка была у Паши, поэтому священник, скорей всего, не понял, что Люба убежала. – Я узнаю. Но в церкви жить нельзя. У нас же приюта нет, это не монастырь.
– Я ж тебе сказала!.. – прошептала Люба.
– Я узнаю, Руся, – повторил он. – Думаю, что… – Отец Андрей поколебался. – Думаю, что вряд ли. Тебе это срочно нужно? Когда надо знать?
– Сейчас, – вздохнула я. – Спасибо.
– Прости, мне к службе нужно вернуться, а сейчас срочно уехать. Приходите на службу. Праздник сегодня. Преподобного Феодосия Великого, начальник общих жилищ. Приходи. – Отец Андрей дружески улыбнулся мне и почти бегом ушел к машине.
Мы с Любой переглянулись.
– А кто он? – с интересом спросила Люба.
– Отец Андрей.
– Нет! Федосий!
Я вздохнула.
– Кто-то очень великий, в сравнении с которым мы с тобой мошки и серые моли. Пошли.
– Это как будто игра такая, да, Руся? – теребила меня Люба.
Я прижала ее к себе, ничего не отвечая. Я сама не знаю ответа. Это или огромная, великая тайна. Или игра, затянувшаяся на много веков. От этой игры было много зла, но и много пользы. Религия ставит ограничения, если их нет, человек превращается во что-то очень страшное. Не в зверя, нет, – звери не такие хитрые и подлые, и им надо всего лишь наесться. Им не надо подчинить себе другого зверя, а тем более другое стадо или соседнюю стаю. Им не нужны способы, позволяющие разуму отключаться, а человек ищет эти способы и готов платить очень большую цену, чтобы мозг перестал работать в обычном режиме. Кто-то хочет веселиться без повода, кто-то – забыться, кто-то – видеть яркие фантасмагорические сны.