На щеках Генриетты заиграли ямочки.
— У меня на этот счет жалоб нет. А у тебя?
— Не глупи, — проворчал он.
— Тогда все в порядке, — твердо заявила Генриетта.
Майлз открыл рот, собираясь возразить, но Генриетта остановила мужа, просто приложив палец к его губам. Мягкое прикосновение заставило Майлза замолчать вернее орды неистовых французов. Генриетта решила запомнить это на будущее, надеясь, что французы никогда об этом не узнают.
— Я не хочу лучшего, — просто сказала она, подтверждая свои слова красноречивым взглядом. — Я хочу тебя.
Майлз издал странный сдавленный звук, который в иных обстоятельствах превратился бы в смех.
— Спасибо, Генриетта, — с нежностью произнес он.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
— Да. — Майлз взял ее руку и поцеловал в ладонь с таким благоговением, что у Генриетты пересохло в горле. — Знаю.
— Я люблю тебя, ты знаешь, — проговорила Генриетта, преодолевая непонятное стеснение в горле.
— На самом деле я не знал, — заметил Майлз, глядя на нее с изумлением, как взирает на свой дом вернувшийся из далекого путешествия странник, когда все старые знакомые места соединяются для него в новую и согревающую сердце картину.
— Как ты мог не знать, — возмутилась Генриетта, — когда я ходила за тобой по пятам, как влюбленная утка?
— Утка? — отозвался Майлз и недоверчиво улыбнулся; плечи его затряслись от сдерживаемого смеха. — Поверь мне, Генриетта, ты никогда не походила утку. На курицу[76] — может быть. — Он повел бровями, Генриетта застонала. — Но никогда на утку.
Генриетта стукнула его в грудь.
— И нисколько не смешно! Это было ужасно. А затем, когда обстоятельства вынудили тебя жениться на мне…
Майлз кашлянул, уже без особого веселья.
— Не уверен в уместности слова «вынудили».
— А как еще это можно назвать, когда тебе угрожают вызовом?
— Тут есть некая логическая неувязочка. — Майлз смущенно помолчал. — Если ты обратила внимание, Ричард вообще-то не хотел, чтобы мы поженились.
Генриетта переваривала услышанное, затем пристально посмотрела на Майлза.
— Ты хочешь сказать…
— Ну да. — Майлз запустил в волосы пятерню. — Я боялся, что, если дам тебе время на раздумье, ты придешь в себя и согласишься с ним. Можно ведь было замять это дело, ты же знаешь. Прислуга у Ричарда нечеловечески деликатная, а что до братьев Толмондели… — Майлз пожал плечами.
— Такое признание, — проговорила Генриетта с растроганным видом, будто ей только что вручили рождественские подарки за десять лет вперед, — лучше любых стихов.
— Хорошо, — сказал Майлз, обнимая ее. — Потому что, — добавил он у самых ее губ, — я ничего тебе не напишу.