Я неохотно кивнула. Я не хотела ничего знать, но и не хотела казаться наивной. Однако радости моей поубавилось…
— Италия… — Я старалась говорить не безнадежно.
Видимо, не задумываясь о том, каково мне об этом слышать, он возразил:
— Нет. В Италии я действительно вел монашеский образ жизни. А вот здесь, при дворе… Какой же разврат царит при дворе короля Генриха! Слухи о нем ходят по всей Европе. Там только и разговоров, какими способами новые богачи прокладывают себе дорогу, как все пускают друг другу пыль в глаза, с какой алчностью вчерашние ничтожества хватают все, что только могут ухватить. И все это правда. Все увеселения заканчиваются одинаково — безудержным пьянством, исступленными разговорами, вообще буйством. Если бы ты знала, как ужасно, когда с тобой кокетничают респектабельные замужние дамы в масках. А на рассвете, выпив, как положено, полбочонка вина, они готовы на все. Тащи их за портьеры или в освещенный луной сад… Они позволят тебе все, на что ты, тоже разгоряченный вином, способен. И пару раз я дал себя увести. — Воспоминания захватили его. Затем он взял в руки мое испуганное лицо и поднял подбородок. Я невольно посмотрела ему в глаза. Джон сокрушенно добавил. — О, Мег, прошу тебя, не огорчайся… Те встречи привели меня в чувство. Они напомнили о тебе. Я понял — пора все бросить, поехать в Челси, найти там повзрослевшую мистрис Мег и добиться ее руки. — Он поцеловал меня в нос и пристально посмотрел в глаза. — Я тебя обидел. Надо было молчать. Правду в больших количествах всегда трудно перенести.
Я вырвалась и подняла плащ. Его признания сильно меня расстроили, и, как я ни пыталась, мне не удавалось этого скрыть. Я с болью вспомнила, как отдалась Джону здесь, в лесу, как была поругана моя девственность, красные следы от поцелуев на груди и шее, пятна на одежде. И вдруг испугалась — от страха у меня даже остановилось сердце, — что когда-нибудь он так же скажет какой-нибудь другой женщине: «Она напомнила мне о тебе».
— Все в прошлом, Мег, — настойчиво повторил Джон, опуская руки. Конечно, он понимал, что, пока потрясение не пройдет, лучше меня не трогать. Понимал, что со мной происходит. — Никогда не оборачивайся назад. Ты не найдешь ничего серьезного. Теперь мне никто больше не нужен. Я нашел тебя.
Я набросила на плечи плащ. Он стоял неподвижно. Его сапоги и плащ валялись в нашем гнезде из мятой травы и листьев. Он был похож на огромного аиста или ворона — высокий, черный и почему-то встревоженный. Мне вдруг захотелось простить его.
— Разве нам не пора? — спросила я, даже улыбнувшись ему, и обрадовалась, заметив, с каким облегчением он начал натягивать сапоги, смешно прыгая на одной ноге, а затем на другой. — И может быть, тебе наконец пора сказать отцу, — продолжила я, пока он еще не успокоился (доне так хотелось забыть свое былое одиночество и беззащитность), — что я приняла твое предложение, и просить моей руки? Например сегодня вечером?