Роковой портрет (Беннетт) - страница 24

Глава 3

— Слушай, — прошептала я и, на цыпочках подойдя к окну западной сторожки, кивком подозвала Джона.

Он удивленно прошел за мной, не понимая, зачем понадобилось возвращаться к небольшому кирпичному строению, так испугавшему меня всего час назад. Но я должна показать ему правду. Я взяла его за руку и подтащила к темному окошку. Мне было так приятно прикоснуться к его длинным тонким нежным пальцам. С сожалением я убрала руку. Не место думать о любви. Ветер играл на наших лицах, вздымал плащи, и в тишине ожидания мы не сразу расслышали по ту сторону окна шепот — потерянный, безнадежный, отчаянный, еле слышный: песню на кокни.

Господи, по Твоему бесконечному милосердию
                                        упокой меня в смерти…
Господи, по Твоему бесконечному милосердию
                                        упокой меня в смерти…
Господи, по Твоему бесконечному милосердию
                                        упокой меня в смерти…

Это продолжалось с утра до вечера, всю неделю, пока отца не было дома. Мне становилось не по себе всякий раз, когда я проходила мимо, отправляясь на прогулку. Я слышала песенку даже во сне. Я видела только спину Джона, но почти ощутила, как по ней побежали мурашки. Медленно он повернул голову и в ужасе беззвучно спросил:

— Что это?

— Загляни, — так же ответила я, — но осторожно. Он не должен тебя увидеть. Не надо пугать его еще больше.

Он всмотрелся в окно. Я знала, что увидят его глаза, привыкнув к темноте: жалобное лицо маленького незнакомца, чьи ноги и руки закованы в деревянные колодки, живой ворох еле покрытых разодранными лохмотьями костей, над которым виднеются полузакрытые глаза и окровавленные распухшие губы, непрестанно шепчущие молитву. Джон отпрянул от окна. Он словно заболел и какое-то время быстро шел прочь от сторожки, а я семенила сзади. Наконец он остановился.

— Еретик? — шепотом спросил Клемент.

Я кивнула.

— Его зовут Роберт Уорд. До прошлой недели — сапожник с Флит-стрит. Его арестовали за участие в пуританском молитвенном собрании на чердаке дубильной мастерской. У него шестеро детей.

— Почему твой отец поместил его у вас дома? — В его тихом голосе послышалась жалость, и это придало мне сил. — Почему не в тюрьме?

— За последние несколько месяцев в сторожке перебывало человек шесть. Отец ничего нам о них не рассказывает, даже не говорит, что они здесь. Но садовнику, который их кормит, он сказал, будто хочет отвести от них зло. Я случайно слышала… — Я покраснела, хотя Джон не заметил моего румянца и не спросил, как это мне удалось услышать разговор, явно не предназначенный для моих ушей, и сколько времени я потом вытаскивала из волос веточки шелковицы. — Он сказал, что решил допросить их здесь «ради их собственного блага».