И приобняв свою удивленную воспитанницу за пояс, он решительно повел ее в дом и дальше, в мастерскую. Гольбейн шел сзади, не понимая, как он мог даже не упомянуть о картине за целый день счастья. По непонятным причинам его охватила дрожь.
Мор не произнес ни слова, пока не закрыл дверь. В комнате было сумеречно, и после солнца у Гольбейна потемнело в глазах. Он, как горничная, засуетился в поисках свечи, желая показать Мег свою картину в наилучшем освещении.
— Конечно, уже темновато — тебе не удастся в полной мере оценить мастерство мастера Ганса, — но сейчас поймешь, почему я хотел, чтобы ты увидела картину прежде остальных.
Гольбейн зажег свечи на стенах и дал гостям по оловянному подсвечнику. В круге золотого света лицо изумленной Мег выглядело по-детски невинным. Она несколько минут смотрела на картину, не видя перемен, затем обратила на что-то внимание, подняла брови, поднесла свечу к самому заметному нововведению — образу Джона Клемента, затем к розам Тюдоров на берете шута, сделала шаг назад, вперед, влево, вправо, пытаясь в небольшой лужице света, который держала, как щит против сгущающегося мрака, увидеть как можно больше. Казалось, прошла вечность, прежде чем она повернулась к своему приемному отцу с немым вопросом на лице.
— Эразм рассказал ему. — Мег нерешительно глянула в сторону Гольбейна, как будто ей впервые пришло в голову, что он может быть опасен. — Хорошо, что он знает, Мег, — заверил Мор. Он говорил почти так же спокойно, как в прежние дни. — Мастер Ганс — наш друг. Ему можно доверять. Я просто не хотел, чтобы ты испугалась от неожиданности. — Она смотрела на него широко раскрытыми глазами и все еще колебалась. — Без сомнения, опасно показывать картину кому-нибудь, кроме членов нашей семьи. Но ее, конечно же, никто больше не увидит. Это личная собственность; только для нас. Она останется здесь, в Уэлл-Холле.
Гольбейн разочарованно кивнул, но признал мудрость решения Мора. Мег тоже кивнула, хотя слова отца не до конца убедили ее.
— А что скажут остальные? — спросила она, и Гольбейн поразился тому, что даже родные не знали правды.
— Просто случайное сходство, — светски ответил Мор. Гольбейну стало ясно — он продумал все заранее. — Если кто-нибудь спросит, мы скажем, что лицо Джона оказалось довольно похожим на всем нам известный портрет Плантагенета, а мастер Ганс просто «одолжил» его. Почему бы и нет? Он сделал то же самое с Генрихом Паттинсоном.
Мор засмеялся. Мег успокоенно улыбнулась в ответ, и Гольбейн вздохнул с облегчением.
— И правда, чего волноваться? Может, никто и не спросит. Поразительно, как люди не замечают у себя под носом самых невероятных вещей. Я уже много лет не устаю удивляться. — В мерцающем мраке мужчины заговорщически кивнули, понимая, что она имеет в виду. Затем Мег впервые за все это время посмотрела на Гольбейна, как бы спохватившись, что не похвалила картину, потребовавшую от него таких усилий. — Вы смотрите нам прямо в душу, мастер Ганс, — сдержанно произнесла она; затем, уже теплее, накрыв его руку своей, добавила: — Вы удивительный человек.