— Какой была моя мать?
Ребенком я всегда представляла ее себе на коленях в церкви. Но так было потому, что она в вечной благочестивой молитве сложила тонкие руки на своем изображении в маленькой норфолкской церкви. Отец рассмеялся.
— Как ты. Любознательная. Порывистая. Немного одинокая. Всегда задавала трудные вопросы.
Я тоже рассмеялась сквозь слезы. Я была так счастлива, утопая во взгляде его синих глаз, в тепле его объятий, которых, как я теперь понимала, ждала всегда. Все остальные объятия в моей жизни, даже страсть Ганса Гольбейна, всего несколько минут назад казавшаяся всепоглощающей, отдалились и поблекли.
— Почему ты не говорил мне раньше? — прошептала я.
Он пару секунд помолчал, собираясь с мыслями, а затем очень нежно, хотя и неуверенно, как будто поднимаясь в гору, где на вершине находилась трудная правда, ответил:
— Раньше мне казались куда более важными другие обстоятельства… Видимость. Поведение в обществе. То, что на поверхности. Но мастер Ганс в эти дни показал нам, что нет ничего дороже правды. И я хочу для своих близких счастья жить в правде и не совершать ошибок перед лицом Божьим.
Он замолчал, не отпуская мои плечи, сделал полшага назад и, ожидая ответа, посмотрел мне в глаза. И вдруг я поняла. Рассказав ему о своей догадке, я выдала и свою тайну. Ведь только Гольбейн мог рассказать мне о его первой любви. Все-таки отец умнее, чем я думала. Признавшись в своем давнем грехе, он обнажил и мой. Я испуганно посмотрела на него, но он ласково кивнул.
— Несложно было догадаться, — мягко сказал он и серьезно прибавил: — Не делай этого, Мег. Пожалуйста. Я был так счастлив, что обрел тебя, что появился еще один шанс на счастье. Тебе может так не повезти. Мастер Ганс хороший человек, но он не твой муж. Не дай греху разрушить твою жизнь, как он чуть было не разрушил мою.
— Но все совсем наоборот. — От нечестности его просьбы моя радость куда-то ушла. — Не я первая нарушила обет. Это сделал Джон. — Я думала, он будет потрясен. Но он продолжал улыбаться и, держа меня за плечи, смотрел так, словно запоминал. — Ты ведь помнишь сына Елизаветы?
Я хотела донести до него мою непереносимую боль и даже не старалась говорить спокойно. Но он ничуть не удивился, и я поняла — ему все прекрасно известно про Джона и Елизавету. Отец кивнул, давая понять, что сочувствует мне, но, обняв одной рукой за плечо, снова притянул к себе.
— Это не важно. Только теперь, видя ошибки своих детей, я понимаю, насколько это все не важно.
— Но это важно для меня! — воскликнула я, отбросив всякую сдержанность. У меня тряслись руки, я чуть не выла от того, что узнала. — Мой муж — отец ребенка моей сестры! Как ты можешь говорить, что это не важно?