Вот и получалось, что передо мной вставали две практически несовместимые задачи: убедительно показать уровень Есаула, то бишь моторику, свойственную приложению силы от дыхания тремя чакрами, которую я давным-давно перерос, и одновременно доказать, что при этом я, такой красивый, вполне мог справиться с восьмёркой лысых уродов.
Естественно, что по пути к хоккейной коробке, расположенной недалеко от отделения полиции и явно часто использующейся стражами порядка для собственных тренировок, я немного разнервничался. Нет – не оттого, что точно знал, что даже при полной выкладке этому Комиссару я не соперник и по большому счёту шансов победить у меня никаких.
Нас разделяла огромная пропасть в опыте, и не мне, позанимавшемуся каких-то пять лет, и ещё годик поработавшему боксёрской грушей для второсортных наёмников, надеяться на что-то, выступая против такого волкодава. Я прекрасно знал, что сейчас буду огребать, и мне, скорее всего, не поможет даже полная сила, демонстрировать которую было никак нельзя. Чего-чего, а боли я не боялся, защитные техники у меня были на высоте, вот только многие из них ну никак не влезали в относительно низкую планку возможностей Есаула. И самым неприятным было то, что я настолько сросся с ними, что применял автоматически и сейчас никак не мог вспомнить, что можно использовать, а что нет.
– Ну, – устало вздохнул полицейский, ослабляя и снимая через голову галстук, после чего передавая его, фуражку и китель стоявшему рядом Федосееву. – Давай, Кузьма, не стесняйся. Покажи всё, на что способен.
– Ладно… – кивнул я, вставая напротив него.
Мужчина расправил плечи, повертел головой, разминая шею, и замер в высокой стойке, чуть согнув правую ногу и подняв руки ладонями ко мне на уровень своего лица. Похоже, Якушев был практиком какой-то системы, выросшей то ли из «Муай тай», то ли из классического кикбоксинга. Скорее всего, как и у большинства бойцов, достигших уровня Комиссара, он же её и разработал, потому как мелкие шкеты типа меня ещё не имели за душой ничего своего, для настоящего воина, с открытой чакрой Аджина, пользоваться чужими наработками было непозволительной роскошью.
Это в общем-то были последние мои мысли, после чего я привычно прекратил думать и также занял положение готовности. Высокая левосторонняя «Журавлиная стойка», как называл эту форму Наставник, и хотя из группы «Пяти Зверей» мне дался в итоге именно тигр, я не очень любил его низкие, какие-то крадущиеся перемещения. Однако искусство, на которое меня натаскивал отец Алексий, тем и отличалось от многих других рукопашных стилей, что в нём полностью отсутствовали как таковые «приёмы». Система была не спортивной, модульной, и базовые «Пять Зверей» являлись всего лишь описанием вариаций движений.