— Не надо, мать, у меня же есть носки.
— Эка сравнил! — чуть было не обиделась мать. — Да нешто магазинные с нашими могут спорить?
— У тебя и так хватает работы.
— Не отвалятся руки-то! Или ты носить не хочешь? Тогда скажи.
— Да нет, свяжи, пожалуйста. Кто ж от добра отказывается?
Деревня тонула в сумеречной мгле, моросил мелкий дождь. Пробатов оглянулся на мать, шедшую рядом в наброшенном на плечи платке, и забеспокоился:
— А ты не простудишься? Уж больно легко оделась… Мать засмеялась.
— Что-то ты пужливый стал, Ваня! Забыл, что ль, как я босиком на снег выскакивала? Бывало, мою дол, не хватит воды, и по снегу, аж пар валит, наискосок, через улицу так и прожгешь до колодца!
У калитки она задержала его, запустила пальцы в мягкие седые кудри сына, погладила пепельные виски, вздохнула, и Пробатову опять, как и в прошлый раз, стало грустно расставаться с матерью.
— Ну, когда ты насовсем переберешься ко мне, а? Упрямая ты! Был бы жив отец, скомандовал бы тебе — кругом арш! — и вся недолга.
— Мной и отец твой не командовал. — Она помолчала, словно вспоминая о чем-то своем, далеком, — Вашему брату мужику только один раз дай распоясаться — потом не удержишь! Нет, Ванюша, к тебе я не поеду, ты не обижайся, так надо!
— Да кому надо-то?
— А может, тебе первому больше всех нужней, чтоб я в деревне жила да работала!
— Мне? — Пробатов был не на шутку удивлен, и раздосадован, и встревожен. — Вот ты, кажется, на самом деле хочешь меня обидеть…
— Да ты не торопись, лотоха! — Мать притянула к груди его руку. — Ты кем сейчас работаешь в области, знаешь?
— Вроде знаю, — не понимая, к чему клонит мать, ответил Пробатов.
— А ты никогда не думал, что скажут люди, если я завтра не выйду на работу и перестану вместе со всеми перебирать картошку к зиме?
— Ну что ж, ты не молоденькая! Разве ты не заслужила на старости лет свой отдых! И пойми…
— Я-то пойму, а вот люди могут не попять, и это уже будет тебе во вред. Как, мол, сын стал большим начальником, так и в нашей работе, и в нашем хлебе у нее нужды больше нет… Хлеб для нее легким сделался!
— Что-то, мать, по-моему, ты путаешь…
— Да и не в нашей одной деревне дело-то, Ванюша! Кругом ведь знают, где твоя мать и что она делает, верно? И ежели ты меня от колхоза оторвешь, люди скажут — значит, самый первый человек в области не надеется, что тут у всех хорошая жизнь наладится. А когда все видят, что я тут рук от земли не прячу, значит, и тебе больше веры. Зачем бы ты меня стал здесь держать, когда б не надеялся, что тут жизнь будет не хуже, чем в городе?