До дома Аникей не шагал, как обычно, а бежал впритруску, изредка останавливаясь и хватаясь за сердце: оно так и рвалось наружу. Ломило виски, лицо набухало кровью, казалось, еще шаг — он упадет и больше не встанет.
Пока добрался домой, в глазах потемнело. В сенях он опрокинул стоявшее не на месте ведро, поддел ногой пузатую кошку и вихрем ворвался в прихожую.
— Серафима! — что есть мочи заорал он. — Живв-а-а!
— Да чего ты горло дерешь, как вахлак какой? — недовольно отозвалась из горенки жена. — Можно подумать, режет тебя кто!
— Тебя бы на мое место, не так бы еще взвыла, — но унимался Аникей, сбрасывая и кидая куда попало фуражку. — Поди, опять морду штукатуришь?
— Постыдился бы! Что ты понимаешь, некультурный ты мужик!
— А ты что-то больно много этой культуры нахваталась. Пожиже развести, так на всю деревню хватит! — Он скинул ремень, сапоги и в одних носках вошел в горенку.
Так и есть! Распустив по плечам редкие рыжие волосы, Серафима сидела перед низким комодом и, вытянув подбородок, старательно растирала кремом морщины. У подола ее цветастого, сшитого по городской моде платья крутился котенок.
— Два лета проторчала в ларьке на рынке и сбесилась! — Аникей хлопнул себя по яшрным ляжкам. — Ну перед кем тебе здесь красоваться-то? Кто на тебя теперь станет заглядываться? Умора!
— Много ты понимаешь, невежа!
Серафима презрительно скривила губы, приблизила лицо к овальному зеркалу, пощипала, выравнивая, черненые брови, примяла их, послюнявив палец.
Не обращая больше внимания на мужа, она стянула в узелок волосы и поднялась — сухопарая, высокая и сутулая, блестя жирно смазанным лицом.
— Завсегда врываешься домой, как бандит! За всю жизнь ни одного хорошего слова от тебя не слышала, все «давай» да «жива»…
— Ну, теперь нам разводиться поздно, хочешь не хочешь — терпи, тебя никто не возьмет, и я уж все зубы на тебе проел! Так что перестань скулить. Покличь вон лучше Никишку, брательника, позарез нужен.
Он собрал в кучку разложенные на столе вороха разноцветных материй, свалил одним махом на диван, коротко приказал:
— Вернешься — сготовь чего закусить: может, гости будут!
— Гости! Гости! — заворчала, одеваясь, Серафима. — Дня не проходит, чтобы кого-нибудь задарма не кормили! Не дом, а постоялый двор какой-то! Ни передыху тебе, ни покойной минуты…
— Пожалела, жадюга! — Аникей гневно хмыкнул, свел к переносью брови. — Вот скинут меня, тогда небось от всего отдохнешь!
Серафима сразу застыла, открыв рот, с минуту остолбенело смотрела на мужа, потом всплеснула руками, е хрустом заломила пальцы, застонала: