— Советую вам не торопиться с выводами, — спокойно и холодно сказал Коробин, — разберитесь до конца, а там посмотрим. Нянчиться с такими людьми не будем — дадим по рукам, чтобы неповадно было!
Последние слова он произнес угрожающим тоном, который успокоил Вершинина и убедил его в том, что Коробин стоит выше приятельских отношений и не посмотрит ни на что, если дело коснется принципов.
Вершинин выпрямился и направился к двери, там он обернулся, словно желая высказать еще какие-то свои опасения, но раздумал и вышел.
«Вот доверься такому — он лоб расшибет от усердия и докопается до таких глубин, что сам рад не будешь!» — думал Коробин, снова стремительно расхаживая по кабинету.
Он чувствовал, что больше уже не в силах сидеть и ждать. Нужно было как-то действовать, что-то предпринимать… «Пойду к старику Бахолдину! — решил вдруг он. — Не может быть, чтобы Пробатов не навестил больного. И если он не заглянет в райком, то там уж он будет непременно!»
Дом, в котором жил Алексей Макарович Бахолдци, стоял в тупичке узкого, заросшего травой проулка. Это был старый, еще добротный особняк, обшитый тесом, крытый железом, просторный, с большими светлыми окнами, украшенными узорной резьбой, с парадным крылечком и даже сохранившейся с давних времен белой стеклянной ручкой, от которой тянулась к звонку тонкая проволока. Дом этот достался городку в наследство от какого-то богатого купца, за долгие годы в нем перебывало немало разных жильцов, но последние десять лет здесь жили только первые секретари райкома.
Алексей Макарович поселился в нем совсем недавно, все не хотел расставаться с ветхим флигельком во Дворе детского дома, и потребовалось чуть ли не вмешательство обкома, чтобы Бахолдин наконец перебрался в пустовавшее помещение. Такую привязанность к прошлому Коробин считал чудачеством, не раз откровенно высказывал это Бахолдину, но тот, вздыхая, обычно отвечал: «Я же, батенька мой, этот флигелек сам строил, своими руками, понимаете? Сколько тут детских душ отогрелось, сколько людей отсюда в большую жизнь ушло!»
Коробин относил эти чувства к ненужной для партийного работника сентиментальности. Ему казалось, что, выказывая пренебрежение к жизненным удобствам, Бахол-дин просто притворяется, стремясь создать мнение о себе, как о человеке, чуждом всякой корысти, а Сергей Яковлевич не одобрял таких дешевых приемов для поддержания популярности.
Алексея Макаровича знали в районе и стар и млад, о нем не раз писали в областной газете, в журнале «Огонек» ему как-то был посвящен целый очерк, богато иллюстрированный снимками, и нужно отдать Бахолдину должное, он вполне заслужил и эту известность, и это признание.