Впрочем, Нору мамины достижения не впечатляют. Не знаю почему.
– Что еще? Ты рассказывай важное, а не то, чем она зарабатывает. Что тебе в ней нравится, воспоминания из детства и все такое.
Нора придвигается ближе и начинает ласкать мою грудь, ворошит волосы пальцем.
– Как тебе удается задавать такие личные вопросы?
– Они кажутся личными, только когда не хочешь делиться. – Я не справился с грустью в голосе.
– Ладно. Мама, ну… – Нора пытается подобрать нужное слово. – Она готовила лучший на свете арроз кон лече[2].
– Это твой любимый десерт?
– Это единственный десерт, от которого я без ума.
У меня отвалилась челюсть. Я, наверное, ослышался.
– Единственный?
– Ага. – Она переходит на шепот. – Между нами, я не люблю сладкое, предпочитаю остренькое.
– Что? Обманщица! – Мой гнев лишь частично наигранный. – Ты же пекарь, ну, то есть кондитер!
– И что? – Ее глаза сверкают в свете городских огней.
– И что? Она еще спрашивает! Теперь я и не знаю, как к тебе относиться.
Она зарывается в мою грудь.
– Так теперь ты во мне сомневаешься? Стоило лишь признаться, что я не люблю сладкое? А то, как запутанна моя жизнь, это все чепуха?
– Ну, кто не ошибается. Но это… Немыслимо, как смириться…
Я отстраняюсь от нее. Она подхватывает меня под локоток, но я упорствую.
– Все, с меня хватит! – Я притворно заплакал. На миг мне даже показалось, что со стороны я выгляжу как чокнутый болван на крыше роскошных апартаментов. Впрочем, чувство оказалось мимолетным, я понял, что мне на самом‑то деле плевать. – Предательница! – Я закрываю лицо руками.
Нора взвизгивает от смеха.
– Ладно, прекрати! – Она хихикает, пытается отвести мои руки от лица.
А я не прекращаю. Ей весело, и я кайфую. В отчаянии качая головой и пряча в ладонях улыбку, я испускаю притворный вопль отчаяния:
– Я‑то думал, ты не такая!
Она все хохочет и пытается заглянуть мне в лицо.
Наконец, я поддался. Хватаю ее за талию и укладываю на диван. Горловина блузки приспустилась – подмяв Нору под себя, я испортил безупречное одеяние. Я вожу носом из стороны в сторону, очерчивая плавные выпуклости платья поверх ее мягких грудей.
– И что с тобой теперь делать? – спрашиваю я, а она стонет под моими жадными касаниями. Я стою над ней на вытянутых руках, точно в стойке перед отжиманиями.
– Ну, есть у меня пара мыслишек, – шепчет Нора.
Если бы я точно знал, что никто из соседей не покажется в эту минуту на крыше, то прильнул бы губами к ее промежности.