— Как удобно, — улыбается тот, кто созерцает все через кубок. Чуть крутит сосуд в руках, приближая изображение мужчины. Но фокусирует не на лице — на раскрытой ладони. Она все увеличивается, пока не занимает собой все пространство чаши.
— Что ж, — удовлетворенно кивает наблюдатель и опускает кубок обратно на стол. — Примите мои поздравления с бракосочетанием, ваше высочество.
Он располагает собственную ладонь прямо над кубком и резко сдергивает с нее перчатку. Маленькая искрящаяся звездочка выпадает из перчатки и падает в чашу. Не задерживаясь, проходит ее насквозь, чтоб осесть на ладошке спящего человека. Тот чуть морщится, когда сияющая звездочка прожигает ему ладонь, забираясь под кожу, но так и не пробуждается от своего тяжелого забытья.
А белые перчатки — обе — падают на стол. Черный генеральский мундир с аксельбантами и эполетами тяжело оседает на пол. Вместе с форменными штанами, сорочкой, исподним и прочими, уже ненужными никому деталями туалета. Ведь в запертой изнутри комнате больше никого нет.
Лишь белесый, едва различимый туман неспешно вытекает в приоткрытое окно. Чтоб раствориться в бесконечности небес и позволить ветру нести себя — всюду и сразу. Он слишком долго был герцогом, он устал. Тело этого внука и правнука королей было слишком тяжелым, громоздким, не приспособленным для простых радостей бытия. Жаль, что придется воссоздавать его вновь. Но его девочка заслужила хоть один вечер в обществе «благоверного супруга». Она так жаждала на него посмотреть. Пусть. Того, что она дала ему, хватит на десяток герцогов Александров. К тому же, ужин не храм, можно ограничиться только общим внешним подобием, не тратя лишних ресурсов. А для всего остального есть завтра.
Пока же у него есть еще целый час, чтобы позволить себе не быть. Не существовать. Вообще…
* * *
Через час — вымытая, причесанная, в новом нарядном платье глубокого изумрудного цвета — я спускалась в обеденный зал под руку со своим кавалером. Он наряд не менял, но он и прежде выглядел безупречно и сейчас смотрелся все так же идеально. Нас ждал столик, накрытый для нас двоих, обильная вкусная еда и хорошее вино.
Обеденный зал был полон самой разномастной публикой — от аристократов и до людей весьма сомнительного происхождения и рода занятий, в воздухе стоял гул множества голосов. И если наше появление в зале и привлекло к себе чье-то внимание, то весьма ненадолго.
Мой спутник был молчалив, задумчиво потягивал вино и больше разглядывал меня, чем дегустировал пищу. Не могу сказать, что мне это нравилось. Взгляд у герцога был весьма колючий. Там, в темноте, он казался мне совсем не таким. Когда я представляла, что именно с этим выражением лица он разглядывал меня в карете прежде, чем назвать белой розой, становилось едва ли не тошно. И рука тоже тянулась к бокалу с вином.