– Кто зашил твою щеку? – спросила Бану на очередном биваке, когда со времени отплытия из храма прошло полтора месяца.
Начался июнь, и вечерами было уже тепло. Это было на руку – по возможности путники избегали разводить ночью костер. Теперь в предночных сумерках лицо Гора было особенно страшно из-за уродливого рубца от скулы до подбородка.
– Ирэн, – ответил мужчина. – Но мне куда важнее помнить, кто его оставил, – указал он пальцем на шрам. Потом поднялся, пересел ближе к Бану и впервые за время странствия недвусмысленно навис над ней, стоя на коленях и держа в руках ее голову.
– Что взял – отдай, Бансабира. Ты тогда хватила лишнего.
– Врешь. – Она скинула его руки с лица. – Я всего лишь отдала то, что ты дал Астароше.
– Астароше должен возвращать долги сам, как и все Клинки Богини.
– Значит, я отдала свои собственные. Хочешь, покажу, сколько шрамов ты оставил мне?
Он вновь поймал ее лицо и обжег дыханием ухо:
– Я и так знаю, Бану. Я знаю каждый твой шрам. – Он отстранился и теперь удерживал ее голову в почти вытянутых руках. – Но я не против, если ты разденешься.
– Отвяжись, Гор, – отмахнулась она. Гора это раззадорило.
Как случалось нередко в последний год, Гор навалился на Бану, и завязалась борьба, наполненная молчанием и надсадным дыханием двоих. В конце концов мужчина уселся на Бану верхом, придерживая ее руки. Он чему-то ухмылялся, пока вдруг не почувствовал, как женщина в его руках расслабилась.
– Отпусти меня, пожалуйста, – попросила Бану, и, к собственному удивлению, Гор, замерев, отпустил.
На другой день высоко в седле он все пытался понять, почему поступил так, как поступил. Ответа не возникало до тех пор, пока в конце июня ситуация не повторилась почти в точности. Но тогда Бансабире удалось остановить Гора уже будучи наполовину раздетой и зацелованной. Возможно, и Гор не зашел бы так далеко, не скажи ему Бану, что не может спать с монстром, навредившим Астароше.
Когда Гор отстранился, сотрясая дыханием воздух, женщина отвела глаза.
Они держали путь дальше. Бану больше не спрашивала, почему Гор идет за ней, а Гор наконец начал понимать, что Клинок Богини и впрямь принадлежит только тому, кому доверил себя добровольно.
Он доверился Бансабире.
Занялся июль с его пленительными красками. Встретить их казалось радостным среди обломков и пожарищ. Когда Бансабира проходила здесь, будучи ребенком, юг и центр Яса цвел и колосился. Страшно подумать, что война идет уже восьмой год.
Однажды они достигли маленького городка в Бежевом танааре. «Здесь война не все порушила», – подумала Бансабира, оглядевшись по улочкам. Путники зашли в таверну и спрятались в дальнем углу. За сребреник в ту пору трактирщики готовы были расстараться.