— Тогда… — Кощей призадумался, насколько это возможно было сделать, пританцовывая в бодром ритме. — Ну не знаю я! Просто клянусь!
— Вот, это уже лучше, — кивнула я и перестала играть. — До свиданьица.
Кощей метнул в меня испепеляющий взгляд и исчез, словно его и не было.
— Ну и надоедливый же он, — сказала я, упаковывая гусли. — Кстати, а куда мы поедем?
— Куда глаза глядят, — предложил Никита, всё ещё не пришедший в себя после жарких объятий Кощея.
— Ладно, — согласилась я, влезая на Воронко. — Поехали.
И мы поехали. И не успели проехать и километра, как в лесу раздались бурные рыдания.
— Надо бы проверить, что там, — сказал Никита.
Я поехала за ним. Глазам нашим предстала удивительнейшая картина: на поляне, тесно обнявшись, сидели трёхглавый Змей Горыныч и какой-то незнакомый богатырь. Оба лили горючие слезы, коих натекло уже внушительное озерцо (ненавижу я эту привычку русских богатырей!), свесив, соответственно, буйные головы (все четыре) ниже необъятных плеч. На траве валялся кусок бересты, на котором явно женской рукой было каллиграфически начертано: «Ухожу! Надоели оба! Пойду к Кощею, он интеллигентный мужчина, он сможет понять мою мятущуюся душу и удовлетворить мои интеллектуальные запросы! Не поминайте лихом. Василиса Премудрая.»
— Боже, сколько же здесь Василис! — простонала я. — Поехали отсюда, пусть сами разбираются! С Кощеем я больше дела иметь не желаю!
— Опять поедем куда глаза глядят? — ехидно каркнул Кондрат.
— Да! — ответила я. — Только. Никита, пусть твои глаза на этот раз смотрят в чистое поле! Надоели мне эти мелодраматические сцены!
— Ладно, — пожал он плечами.
Но не успели мы выехать в чисто поле, как издалека донесся крик:
— Спасите-помогите, люди добрые! Разбойники лихие жизни ни за что ни про что лишают, бесчинство творят средь бела дня! Спасите!
— Спасем? — деловито осведомился Никита.
— Чего же не спасти, — кивнула я. — Кондрат! Марш на разведку, а мы следом! Полный вперед! И мы пришпорили коней.