. От этой мысли она рассмеялась, несмотря на нервозность.
Джек улыбнулся, когда Робин предстала перед ним в кабинете минуту спустя.
– Ты выглядишь чертовски хорошенькой, – сказал Джек.
Робин улыбнулась своим мыслям.
– И я собираюсь в последний раз спросить тебя: ты совершенно уверена, что не хочешь, чтобы я сопровождал тебя?
– Совершенно. Честно. – Она сняла пушинку с его коричневой рубашки-поло и сдула ее на пол. Потом протянула руку и погладила Джека по щеке. Щека была щетинистой и теплой. Он удержал руку Робин, потом поцеловал ее ладонь.
– Тогда запомни, – сказал он, – я хочу чтобы ты вела записи. Мне понадобятся все подробности, когда я буду писать роман об этом.
Робин засмеялась:
– Ну да, конечно. А что ты напишешь про этот самый момент?
Он отклонился назад, улыбнулся и окинул ее оценивающим взглядом.
– Я напишу: «Она надела свое любимое платье. Ее потрясающий ухажер купил ей это платье три месяца назад, и тогда она полюбила его. Ей очень повезло, что она встретилась с ним».
Робин нежно пихнула Джека в плечо.
– Ну, хорошо, тогда я пойду, – сказала она. – Последний поезд доставит меня сюда в полночь. Ты дождешься меня?
– Само собой, – ответил он. – Но… – Он замолчал и уставился в пол, как будто подыскивая нужные слова.
– Что? – спросила она.
– Ничего, – сказал он.
– Нет, давай уж говори, что там.
Он вздохнул:
– Ну, что ты будешь делать, если он умирает… то есть если он выглядит так, словно долго не протянет, а тебе нужно уходить, чтобы успеть на поезд?
Робин пожала плечами. Она не подумала об этом.
– Полагаю, я вернусь домой и приеду туда на следующий день.
Джек кивнул. Робин видела, что у него на уме другие мысли, но у нее не было времени, чтобы выслушать их. Она еще раз поцеловала его и вышла из дома. Мир покатился перед ней, словно слегка подвыпивший прохожий, когда она прошла первые несколько ярдов к станции подземки. Все вокруг казалось другим. В своем желтовато-красном платье и темных очках Робин ощущала себя другим человеком. Какое-то время она не могла придумать, кого изображает, но потом вдруг вспомнила: она изображает саму себя.
Робин сохранила это странное чувство изображения самой себя, когда полчаса спустя поднималась по эскалаторам станции «Ливерпуль-стрит». Фактически, чем ближе Робин оказывалась к назначенному месту встречи, тем усерднее примеряла эту маску. За последние несколько недель Робин превратилось в такое зыбкое, нематериальное существо, что не могла подойти к этим новым людям – к брату и сестре, – в каком-то ином виде, только тем человеком, которым она ощущала себя раньше. Она проверила время: опоздание на две минуты. Поправила волосы, подтянула воротник платья, поддернула пояс. Ощутила, как на коже выступила легкая испарина, и успокоила нервы глубоким дыханием и напоминанием о том, что она Робин Инглис,