И с тобою мы глаза в глаза
Проведём весь этот вечер бестолковый,
Ты уйдёшь — а за окном гроза,
И я отдам тебе последний свой целковый…
— Где это поют? — спросил Шумилов.
— Где-где… — Раухвельд оглянулся по сторонам в поисках источника звука. — Кажется в доме Горчиных, в бельэтаже. А что вы хотите?
— Вот что, — решил Алексей Иванович, — держите-ка мой пистолет, давайте сюда крышку тубуса. Пойдёмте-ка, заглянем в гости.
— Зачем?
— Вы знаете романс, который поёт эта женщина?
— Первый раз слышу.
— И я тоже. А я, вообще-то, знаю толк в романсах.
Несколько минут ушло на то, чтобы достучаться в дверь запертого на ночь парадного подъезда и добиться того, чтобы дворник их впустил. В конце-концов, дворник, узнав, что перед ним сын Марты Иоганновны Раухвельд, хорошо известной во всём районе, впустил мужчин. Более того, он дал необходимую справку, рассказав, что в интересующей Шумилова квартире проживает семья действительного статского советника Радаева, служащего по Министерству государственных имуществ и занимающего там большой пост. Дети чиновника весьма музыкальны и часто устраивают фортепианные вечера с пением романсов.
Шумилов с Раухвельдом поднялись к двери квартиры действительного статского советника, позвонили. Дворник стоял за спиной, очевидно, желая продемонстрировать хозяевам квартиры рвение и бдительность на служебном посту. Дожидаясь пока дверь отворится, Шумилов неожиданно почувствовал прилив боли в ушибленном плече; место удара молотком горело огнём, в кость точно вбивали гвоздь. Вообще-то, больно ему было и до этого, но видимо, остроту восприятия до поры снижала угроза физической расправы; сейчас же боль властно потребовала своё. Пытаясь взять себя в руки, Шумилов втянул носом воздух, но это почему-то получилось похоже на всхлип.
Раухвельд, услышав странный звук, встревоженно обернулся:
— С вами всё в порядке, Алексей Иванович?
Шумилов испугался показаться малодушным и этот испуг неожиданно придал ему сил:
— Лучше не бывает…
Воистину, на людях и смерть красна!
Дверь распахнулась. На пороге предстала молодая горничная в накрахмаленном переднике и платье в старорусском стиле, весьма популярном во времена Александра Третьего. Шумилов попросил её пригласить кого-либо из «молодых господ», через полминуты в прихожую выскочил молодой человек лет двадцати в бархатных чёрных штанах, белой шёлковой рубахе и с чёрным бантом на плече. Выглядел он весьма импозантно и походил то ли на скульптора, то ли на художника. Увидев незнакомых людей, он озадаченно остановился:
— Господа, простите… Чем могу?